— Мира!
Сознание собственного тела вернулось, а кровь играет воспоминанием юности. И перед глазами рассеивается радужная дымка тумана — воспоминание Миры, догадался Севериан. Её смех. Её мысли смущённо хихикнули, — Маи илиеи ми, май реир… Вот в чём она призналась себе? Почему зарумянилась? Почему смущенно опустила глаза? Укрылась в меди волос.
Вестариана шепнула:
— Держи себя в руках, дорогая, — и Мира потупилась. Украдкой улыбнулась рыцарю сквозь медные локоны. Призналась:
— Ваши воспоминания очень вкусные, доблестный рыцарь.
— Мира!
— Правда-правда, тётушка. Они сладкие-сладкие и нисколечко не горчат.
— Ми-ира-а.
— А он такой молчун, тётушка, — довольно мурлыкнула девица и на щеках юной ведьмы поселились смешливые ямочки, а рыцарь кашлянул в кулак, — это же надо. Вот это грозная ведьма? Она? Это она наводила ужас на столицу четверть века назад? Сколько же ей? И что у неё за причуды?
После привала всю дорогу вниз Севериан мучился: память историй твердит о грозной ужасной горбатой ведьме — коварной, намного старше его, а в седле рядом любуется окружающими взгорьями очаровательная девица. Вестариана рядом помалкивает и… Демоны бездны, этот мертвяк — Как его? Шарцу? — то отстаёт, то почти бесшумно выбегает вперёд. Рэма пугает. Торопится по ширящейся дороге. В Айраверте его сожгу!
К закату ступили на тракт. Рэм всхрапнул. Ожил. Красуется перед пегой. Уж этот тракт он хорошо знает. Копыта сами несут в Айраверт, но разве кто позволит путникам бесконтрольно топтать королевские тракты? Из-за рощицы показались широкие укрытые грубой некрашеной тканью телеги и головная, далеко впереди, упёрлась в конный разъезд: дюжина всадников перекрыла дорогу. Шарцу вопросительно обернулся. Вестариана расстроено качнула головой, а Мира впереди принюхалась. Хихикнула:
— Тянет кислинкой брезгливости. Вязкой горчинкой…
— Чем? — не выдержал Севериан.
— Алчностью, доблестный рыцарь. Конный разъезд трясёт пошлину с купца из жаркого Куадара.
Откуда? — спохватился Севериан. Припомнил, — это же три месяца пути, и пришпорил Рэма. Обогнал ведьм. Выпрямился в седле. Сбил пыль с кольчуги.
Рэм, пофыркивая, пронёс седока мимо непривычно широких телег с жутко медлительными попахивающими навозом и потом куадарскими пуэ. Мира даже придержала пегую — залюбовалась этими тягловыми копытными: широкие, огромные горы мышц под лоснящимися шкурами цвета песка знойной южной пустыни; с равнодушными миндалевидными глазами на широких мордах. А рога их по размаху под стать массивным крытым деревянным телегам. Флегматичные пуэ, как лужи на солнце, как ленивые загорелые погонщики, не то, что купец — живчик. Голос куадарца Севериан заслышал издали:
— Я говорит пошлин бил есть! Мой грамат! Печат! Всё есть!