========== Глава 9. ==========
Вернувшись к своему вигваму и присев у его входа, она подолгу смотрела на своё отражение в зеркале и думала о Белом Волке. Своему вымышленному герою, как две капли воды похожему на неё, она дала такое имя в честь внутреннего волка, символизирующего добро. Издревле индейцы говорили: “Внутри каждого человека идет борьба злого волка с добрым. Всегда побеждает тот волк, которого ты кормишь.” Это было именно так: белый волк добра вёл постоянную борьбу с чёрным волком зла в душе каждого человека. И шаманка знала: она хочет кормить белого. Она любит его.
В тот же день произошло другое событие. Белая Сова, наконец, спрятала зеркало в сумку, занесла её в вигвам, отложила в сторону, а сама легла на постель из шкур, чтобы отдохнуть. Она опять не спала ночь и всё утро провела у Салливанов. Вообще в последнее время она слишком много трудилась: время было зимнее, добывать пищу племени было всё труднее, надо было подолгу уговаривать оленей и косуль идти к охотникам. Силы её изрядно выдохлись. Их пора было восстанавливать.
Она уже задремала, когда полог её вигвама резко откинулся, стукнувшись о боковую стену вигвама.
Белая Сова приоткрыла глаза. В проход просунулся сначала один лосиный рог, затем появилось изборождённое морщинами лицо Смеющегося Лося, после - другой рог.
Шаман был облачён в шкуру лося - значит, он был намерен действовать.
Белая Сова приподняла голову от сложенной в рулон рысьей шкуры, служившей ей подушкой.
Лицо гостя было словно каменное, на нём не отображалось никаких эмоций, но от него исходили не просто недобрые вибрации - он был опасен. Но, тем не менее, он был гость.
Он сел на одну из шкур, устилавших землю, напротив шеста, в который были ввинчены крючья, на которых висела вяленая оленина.
- Я хочу мяса, - сказал он.
Белая Сова приподнялась на локтях, затем встала на ноги. Чтобы снять оленину с крюка надо было повернуться к Смеющемуся Лосю спиной, а это было небезопасно. Не сводя с него пристальных глаза, она подобралась к шесту боком и попыталась стянуть кусок мяса с крюка, но это было неудобно и это у неё никак не получалось.
Морщинистое тёмное лицо гостя исказила насмешливая гримаса.
- Ай, Пух Птенца, ай, ничего-то у неё не получается, как у настоящей девушки! - ехидно проговорил он. - Она стала как мужчина, как воин. Не хочет мужа, хочет лишь говорить с духами и быть лучшей! Пух Птенца уже не женщина!
Девушку покоробили его слова. Он, конечно, великий шаман и ему многое дозволено: наставлять, ругать за неправильные поступки, приказывать. Но как он смеет оскорблять кого-бы то ни было, а тем более, её, что стала святыней для своего племени?!
- Меня зовут Белая Сова! - чеканя каждое слово произнесла она.
Насмешка сползла с лица шамана и его исказила дикая неукротимая злоба.
- Хочешь быть сильной птицей! - закричал он. - Не быть тебе Совой! Ты даже не птенец - пух от него! Вот ты кто! Ты предела свой народ, вылечив жену этого бледнолицего, что живёт за лесом! Может, ты не слышала, что творят с индейцами его братья в других краях? Они отнимают земли, снимают скальпы даже у малых детей, убивают животных, что могли пойти на корм индейцам! Они хотят смерти нашему народу, а ты - лечить одного из них?
- Пылающий Койот и его женщина не такие, - Сова не собиралась уступать его упрёкам. - Какое мы зло видели от этих несчастных, не очень умных, но совсем не злых людей? Почему бы не помочь тем, кто ни в чём никогда тебя не обидел?
Смеющийся Лось начал подниматься и глаза его горели огнём преисподней.
- Ты предала свой народ! - грозно прорычал он.
- Нет! - крикнула Белая Сова. - Мой народ меня за это не судит! В моей деревне никто не желал смерти Увядшей Кувшинке! Вожди меня не обвиняют, так ты почему осуждаешь?!
В вигваме повисла напряжённая пауза. Наверняка Смеющийся Лось и раньше слышал, что Белая Сова лечит жену бледнолицего. Но не являлся упрекать её, чтобы дождаться, когда она растратит свои силы, ослабеет. А спасение Увядшей Кувшинки станет поводом для нападения.
Шаман вдруг громко засмеялся.
От его хохота всё тело Белой Совы затрясло мелкой дрожью и она не могла с этим справиться. Сильнейший страх в мгновение ока сковал её душу. Это был ужас, равный тому, какой, должно быть, испытывает заживо погребённый, очнувшись в гробу. Волосы её начали подниматься дыбом, ледяной пот хлынул из всех её пор на теле.
Смех не прекращался, наоборот, он нарастал, как раскаты грома. И усугублял своё кошмарное действие.