— Ты забываешь, сколько обычных жизней я прожила до того, как встретить тебя, — парировала Морана, взмахнула рукой, и бисер, покатившись по полу, врезался в стену.
Ирвин красноречиво скривился, и амулеты, вплетенные в его косы, замерцали алым:
— Этим ты себя защитишь? Десятком бусин? Нет, погоди, здесь и десятка не наберется. Если ты забыла, в этом мире не осталось моран, как не осталось и троллей — хочешь, чтобы на тебя объявили охоту, чтобы, как подопытную крысу, использовал для экспериментов какой-нибудь орден? Не сомневайся, за тебя неплохо заплатят. Тем более в тебе есть не только сила моран, пусть даже капля, но и осколок тролльего зеркала.
Морана не успела ответить: Ирвин резко выхватил из-за пояса родовой кинжал и, замахнувшись, прицелился прямо в сердце. Но не дотронулся, не ударил, не ранил — и все же Морана застонала, качнулась в сторону и едва не рухнула на пол.
Боль вспыхивала в груди, билась о ребра, вгрызалась в плоть. Такая сильная, такая знакомая. Морана только и могла, что жадно дышать да царапать ногтями плотную ткань жакета, под которым тянуло и жгло, а боль все росла, перед глазами плыло, да музыка играла громче и громче…
— Опять девчонка колдует? — уловив дивьим своим чутьем, как осколок зеркала заворочался у Мораны в груди, прорычал Ирвин. — За столько «обычных» жизней ты могла бы уже и придумать, как избавиться от всей этой дряни.
— Ну если ты знаешь хоть одну ведьму-хирурга… — просипела Морана и, почувствовав, как подогнулись колени, без сил навалилась на Ирвина. Тот смачно выругался, прижал Морану к себе и, достав из кармана деревянное родовое кольцо, решительно надел на ее безымянный палец.
Боль тут же ослабла, а вскоре рассеялась вовсе. Может, из-за кольца, а может, потому, что Герда закончила колдовать.
Да уж, кто мог бы представить, что древняя магия троллей перейдет от последней из них к человечьей девчонке? Что для мира пройдут десятки-десятки лет, а Герда так и не угомонится: не отпустит прошлое, не заживет своей жизнью — будет вновь и вновь разрушать чужие.
По вине Герды Морана потеряла силу и ритуальную рощу. А затем семь раз лишалась всего, что успела построить. Семь раз открывала глаза и вдруг находила себя в том же городе, но в новой точке отсчета, а порой — в новом теле. Не чужом, но едва ли знакомом. Семь раз лишалась своей силы, семь раз возвращала ее по крупицам, несмотря на осколок, который при каждой попытке раскалялся и жег изнутри. Так близко к сердцу, что, пропуская удар, оно грозило остановиться.
Но будто этого мало, Герда семь раз стирала воспоминания Кая, исполосовав память его, точно ветошь; семь раз рассказывала про аварию, которой не было; семь раз заставляла верить сказкам, в которых Герда играла главную роль, а Моране полагалось оставаться не за кулисами даже — в подсобке.
И ради чего?
Ни одна из иллюзий, созданных Гердой, долго не продержалась. Случайная встреча Мораны и Кая, перехваченный в толпе взгляд, соприкосновение рукавами, будто в паршивом кино, — что-то да нарушало план Герды. И тогда оковы тролльей магии теряли над пленниками всякую власть: Кай вспоминал, а Морана дышала, не боясь осколка в груди, и сила, пробудившись после долгого сна, вновь горела на кончиках пальцев.
Вот только магия троллей оказалась древнее, чем сила моран, и оттого брала верх; а значит, все начиналось сначала.
Герда даже не позволяла им постареть: после очередного временного скачка, они становились такими же, какими были в ночь перед первым. Не молодыми — безвременными.
Конечно, Снежной королеве было не привыкать: унаследовав силу погибших моран и их непрожитые годы, она была обречена хранить свою молодость вечно. Но оказалось, морщинки и седина имели ни с чем не сравнимую ценность — только и они были теперь во власти не времени вовсе, а Герды.
***
Прага, год 1899.
Комната на чердаке была маленькой и темной. Черепичная крыша, остывая после жаркого дня, громко потрескивала, и Морана с непривычки то и дело поглядывала в окно.
— Как ты можешь быть уверен, кто я, если я даже выгляжу по-другому? — Обнаженная, она сидела перед крохотным зеркалом и в свете огарка пыталась рассмотреть свое лицо, как делала не единожды, но всякий раз, так и не найдя ответов, оставалась раздраженной и сбитой с толку.