Николь или кого-то другого возрастом моложе вечности Алекс не заметил.
Может, оно и к лучшему. Он хотел бы сначала взглянуть на файл загадочной пациентки. Но в ответ на простую, казалось бы, просьбу миссис Миллс, строгая седовласая дама, управляющая клиникой, без слов наградила Алекса снисходительным взглядом, который расставил все по своим местам. Да, Алекс был наследником отца, но не имел в его доме ни власти, ни веса, ни права голоса. Никто не собирался посвящать его в местные тайны. Пожалуй, его даже не собирались брать в расчет.
Единственное, на что миссис Миллс расщедрилась, позвякивая связкой громоздких ключей, стало туманное замечание, сказанное холодным, но нарочито вежливым тоном:
— Эта девушка, она была для вашего отца диковинкой. Еще одним экспонатом его коллекции. Но скоро вы поймете, здесь ей не рады. И здесь ей не место.
Коллекция отца состояла из потрепанных книг, выцветших фотографий, чужих писем и нотных листов, изуродованных заломами и кофейными пятнами. Изредка встречались кости, птичьи чучела и побитые молью шкурки, чаще — разноцветные свечи для ритуалов, механические игрушки да окислившиеся медальоны с волосами тех, кто давно превратился в прах, пророс травой и снова истлел.
Алекс промолчал — он все равно не знал, что ответить. И, возможно, лишь потому миссис Миллс снизошла и вновь взяла слово:
— Молодой человек. — Она остановилась у витражной двери, отделяющей парадное крыло от зарешеченной галереи, ведущей в крыло лечебное, оглянулась на Алекса, застывшего на пороге кабинета, и предупредила: — Даже не думайте продавать этот дом — не наклика́йте беду. Она и так дышит вам в спину.
***
Николь оказалась единственной из пациентов, кто жил в парадном крыле. Новость о подобном соседстве не обрадовала Алекса, но, поднимаясь по неосвещенной скрипучей лестнице, ведущей под крышу, он думал лишь о том, как бы не оскользнуться на предательски узких ступенях.
Алекс так и не понял, чего хотела от него Елена, и не верил, что сможет помочь, но поставить еще одну галочку казалось не такой уж и сложной задачей. Сколько их было уже, таких галочек… И потому, поднявшись наконец во флигель, Алекс не мешкал: громко постучал и, на правах хозяина не дожидаясь ответа, отворил тяжелую дверь.
Он был готов увидеть жалкое тщедушное существо, замотанное в такой же серый, как у стариков, халат или растянутый вязаный свитер, похожий на те, что носила когда-то мама, но первым, что бросилось в глаза, оказалась черная кожаная куртка, лежавшая в изножье кровати.
Николь сидела у трюмо: собранные в пышный хвост волосы; прямая, как у балерины, спина; лицо, засвеченное полуденным солнцем, — безликая и в то же время яркая до рези.
После темноты лестничного пролета Алексу даже пришлось зажмуриться. И потому он пропустил мгновение, когда Николь поднялась и сделала шаг навстречу.
— Спасибо, хотя бы постучали, — девичий голосок прозвучал уверенно и хлестко. В нем слышался легкий акцент и такая же легкая ехидца — и то и другое не заметить было бы сложно. Вот только лица Алекс так и не рассмотрел: яркий свет лился сквозь занавески, бил Николь в спину и, очерчивая силуэт, ловко скрывал детали. Она наверняка знала об этом, знала, за кем преимущество, а потому не стеснялась изучать Алекса, точно насекомое, распятое на приборном стекле. Он чувствовал ее прямой внимательный взгляд, и взгляд этот подспудно внушал тревогу, как внушает тревогу затаившаяся в сухостое змея. И все же перед Алексом стояла всего лишь хрупкая девочка, макушкой едва достававшая ему до плеч, — таких не принимают в расчет.
Коротко поздоровавшись, Алекс перешагнул порог, оставил за спиной незакрытую дверь, и Николь пришлось выйти из укрытия лучей и отступить к шкафу, иначе в маленькой комнате, от пола до потолка заставленной стопками книг, для двоих не хватило бы места. И все же Николь схитрила — она знала, куда отступать: жидкие тени да позолоченная солнцем пыльная взвесь в два слоя укрыли ее лицо, точно вуаль. Но Алекс успел разглядеть намеченное мазками семейное сходство: такие же голубые, как у Елены, глаза, такие же светлые волосы да дурная привычка поджимать губы.
Но уже через секунду Николь улыбнулась и смело пошла в атаку:
— Вас мама прислала, да? Никак угомониться не может! — Вскинула голову, небрежным жестом оправила лямки длинного оранжево-красного платья, больше похожего на сорочку, и доверительно шепнула: — Не обращайте внимания, ее каждый год кроет. Мы с Николь уже привыкли: этакий подарочек на наш день рождения.
«Все ясно», — хмыкнул Алекс и тут же потерял интерес. Раздвоение личности или какая другая приблуда — на такое он уже насмотрелся. Еще бы не насмотреться, если вырос в одном дворе с психдиспансером, в котором работал отец, и бывшей военной общагой.
Но затем Николь повернулась к трюмо, стянула с волос заколку, и Алексу стало не по себе: в отражении пыльного зеркала он увидел то же лицо, что не раз видел на фотографиях в семейном альбоме.