- Жара нынче, - вздохнул Пьер. – Опять, что ли, хлеба погорят… второе лето подряд…
- Подожди еще, - возразила Вета, - может, будет дождь. Солнце-то какое… как в пустыне.
- Солнце… - повторил сосед. – На тебя то солнце смотрит, оттого и печет, радуется.
- Что-что? – изумилась, не поняв, Вета. – А я-то здесь при чем?
Пьер остановился. Опустил на землю ведра, встряхнул руками – большой, неловкий.
- Я… ты выходи за меня, - сказал он - и опустил голову.
- Что?! – Вета отступила на шаг.
Пьер откашлялся.
- Полюбилась ты мне, девка… с самой уж осени. Выходи за меня!
Вета уронила руки. Перехватило дыхание.
- Пылинке сесть не дам, - говорил Пьер, - беречь тебя буду. Малец у меня по ночам мать зовет… станешь ему матерью. А уж я твоего Яна, точно родного, приму. Негоже оно – вдоветь тебе, ты молода еще, собой красива, и сын у тебя, парню отец нужен. Или, может, скажешь, стар я для тебя слишком? Что молчишь-то?
Она стояла и смотрела на него. Палило солнце. Мир замер, выцвело все, даже птицы смолкли.
Пьер взъерошил русую бороду.
- Оно, конечно, ты мужа помнишь. Да ведь мертвым не больно, а я… мне без тебя не жить. Я бы уж так любил тебя!
Он взглянул ей в глаза:
- Станешь моей? Пойдешь за меня?
Не отводя глаз, Вета покачала головой.
- Что так-то? – Пьер глубоко, тяжело вздохнул. – Негож?
- Нет, - сказала она сдавленно, едва сдерживая слезы. – Нет, нет, нет!!
И пошла, побежала вдоль улицы, позабыв и про полные ведра, и про брошенное в пыли коромысло.
- Что ты? – спросила Катарина, когда Вета вбежала в дом и, схватив на руки сына, возившегося на полу с игрушками, прижала его к груди. – Обидел кто?