После недолгого тормошения Максим, наконец, открыл глаза. Несколько раз хлопнул века и непонимающе уставился на дядю, что тому совсем не понравилось. Слишком уж девственный взгляд у того был. Неужели память отшибло?! Быть такого не может. Не может память с голодухи пропасть. Никак.
— Максимка, ты чего? Я же дядька твой, Михаил! Дядя Миша!
Тот смотрит на него, как телок. Веками хлопает, ни единого слова не говорит. Беда, просто.
И тут что-то изменилось. Вряд ли бы мужчина смог объяснить словами, что случилось. Это было нечто неосязаемое, находящееся на уровне ощущения. Пожалуй, сильнее это ощущалось во взгляде. Взгляд вдруг стал совершенно другим, странным, заставляющим отворачиваться.
— Ты что это?
Словно безжалостный вивисектор на тебя смотрел изнутри этого мальчишки. Взгляд «препарировал», взвешивал каждую твою часть внешнего и внутреннего мира. Затем оценивал и выносил окончательный приговор. Мужчина даже поежился от неожиданности, почувствовав странный холодок между лопаток.
— Дядька я твой, Михаил. Брат твоей матушки Елизаветы, что хворая лежит…, - дрогнул его голос.
Он уже открыл рот, чтобы еще что-то добавить, но остановился. Парнишка отрицательно мотнул головой. Мол, ничего пока не говори. Помолчи, немного.
— Кхе-кхе-кхе, — несколько раз хрипло кашлянул Максим, прежде чем заговорить. Голос его оказался на удивление чуждым: более низким, глубоким и, кажется, даже угрожающим. — Понял я уже, что ты Михаил. Теперь давай все строго по порядку рассказывай: кто я, кто ты, что мы тут делаем и остальное. Все выкладывай, ничего не пропускай.
Только что уже вставший мужчина вновь плюхнулся на лавку, сильно стукнувшись пятой точкой. Правда, вместо боли чувствовал, он удивление, граничащее с шоком.