С грудью и животом Торико справился самостоятельно, для защиты спины пришлось прибегать к помощи девушки. Ладони у неё были холодные и маленькие, на линии позвоночника для Торико они почти не ощущались. Когда со спиной и плечами было покончено, Комацу решила заняться лицом охотника.
Всё происходило в их каюте. Нормальное по размеру помещение для охотника, большое для обычного человека. Для них двоих — практически крохотное.
Пальцы Комацу тщательно растирали мазь по лицу Торико. Веки, лоб, щёки, нос, подбородок и губы. Охотник останавливал себя от желания игриво прикусить тонкие костяшки. Не время для заигрываний, да и знакомы они с Комацу недавно. Папа Ичирью за приставания к собственному, — в будущем, — повару точно по голове не погладит.
Поэтому оставалось только смотреть на бесстрастное лицо и смешинки в тёмных глазах. Комацу тщательно втирала мазь в уши Торико, аккуратно касаясь шрамов, проходилась по границе роста волос, по шее. Дошла до линии ключиц, и остановилась. Всё.
— Теперь ты мне, — сказала она.
Торико кивнул.
Комацу подождала, пока охотник оденется, и, отвернувшись, стянула часть своего термокостюма. Под ним, естественно, не было ни одежды, ни нижнего белья — иначе образовывались складки и терялось тепло. Поразительно пошлая вещь.
Торико зачерпнул мазь из контейнера и нанёс на спину девушке. Её кожа тотчас покрылась мурашками, мелкие светлые волоски встали на дыбы, рёбра задвигались от более частого дыхания. Ну да, Торико не грел мазь в руках так, как это делала сама Комацу.
Мазь быстро впитывалась, не оставляя на коже ни следа. Торико проходился ладонями по спине и бокам Комацу, стараясь быть аккуратным. Тот раз, когда он чуть было не сломал повару руку, Торико хорошо запомнил. Повторения не хотелось.
Особое внимание охотник уделял шрамам девушки. Их было немного: рваный кусок на левом боку, будто Комацу вырвали часть плоти; россыпь тёмных капель по линии позвоночника, как от яда или кипятка; след от глубокого укуса на шее, явно человеческий; уже знакомая охотнику полоса от неудавшегося самоубийства. Возможно, на её теле были и другие отметины, но их Торико не мог видеть.
Комацу растирала средство по животу. Когда она слегка поворачивала корпус, чтобы зачерпнуть мазь, Торико мог видеть полукружие маленькой груди и натянувшуюся на рёбрах кожу.
Надев термокостюм, она повернулась к Торико лицом и слегка улыбнулась. В глазах не было кокетства или заигрывания, что сразу уничтожило внутреннюю дрожь охотника.
Девушка Торико, кажется, вообще не воспринимала за мужчину. Или же, напротив, слишком хорошо знала, как он может отреагировать на такую демонстрацию.
Или ей было всё равно?
— Теперь лицо? — спросила она.
Комацу сделала крохотный шаг ещё ближе к Торико. Она стояла между его разведённых ног, а охотник, сидя на кровати, чувствовал себя маленьким ребёнком. В голове роилось сразу несколько мыслей: возмущение по поводу неоценённой собственной мужественности, интерес к девушке и возбуждение, царапающееся под рёбрами. Больше всего было интереса.
— Конечно. Закрой глаза.
Комацу послушалась. Тёмная завеса ресниц медленно опустилась, создав ряд длинных теней на впалых щеках. Слишком мало Комацу ела, а ещё повар.
На этот раз Торико немного согрел мазь в руках, прежде чем наносить её на лицо девушки.
Кожа была грубее, чем ему казалось сначала. Нос — широким, с искривлённой от перелома перегородкой. Волосы, которые он случайно зацепил — жёсткими, колючими. И почему у неё короткая стрижка? Разве девушки не считают волосы одной из граней красоты?
Зато губы были идеальными. Тонкие, с изгибом боевого лука, острыми пиками на верхней губе. Торико представил яркую помаду на них, и был вынужден признать: у Комацу очень красивый рот.
Он втирал жирную мазь аккуратно и бережно, боясь сломать тонкие лицевые косточки неосторожным движением. Да, Торико мог поймать бабочку, не смяв её крылья, но Комацу почему-то казалась намного более хрупкой, чем насекомое. И будто тяжело больной.
Эта мысль заставила замереть на половине движения, так и не донеся новую порцию мази до лица девушки. Комацу приоткрыла один глаз, — всколыхнулись тени на щеке, — и улыбнулась.
— Ещё уши. Не хочется лишиться их, дороги как память.
— Конечно.
Комацу болела? Это объясняло бы её апатию, плохой аппетит, некоторую заторможенность движений. Иногда девушка застывала, уставившись на кого-нибудь злыми или же, напротив, излишне весёлыми глазами. Странное поведение.