-- И кто же ночью хоронить отважится? - спросила мама, когда горбун ушёл.
-- Да хоть я, -- сказала Дарья, вытряхивая последние капли из шкалика. - У него наша расписка на деньги за покупку дома. И Егора возьму, пятнадцать лет увальню.
-- Я тоже поеду, -- сказала мама. - Коготок увяз, так всей птичке и пропасть.
-- Одну тебя не пущу, -- заявил Гавря, появляясь из закутка. - Бати нет, я за него.
-- Ага, мужики Гавря с Егоршей у нас с тобой, Машка. Защитники и оборонщики. Щас к соседям постучусь. Мож, кто и выйдет, -- сказала Дарья и убежала.
Мама стала плакать: из-за денег обычаи нарушила. А Гавря вспомнил отца, который состоял в рабочей ячейке и крест снял, и стал её утешать:
-- Ничего, мама. Ты людям помогла. А старухи-вороны тебе голову ерундой задурили. Меня Аграфёна всегда пряниками угощала. И судьба у неё с горбуном, видать, была не сладкой: по ночам стену грызла. А ещё я червонец заработал. Вот, клади его в кубышку.
Мама взяла денежку, даже не спросила, где её сын добыл, так с ней в руке, положив голову на стол, и заснула. А Гавря сел на отцовское место за столом и принялся размышлять.
Какая ж из Аграфёны демоница, или бесовка, как говорил старенький учитель Закона Божиего? Тихая, бледная, будто из самой кровь выпили. Добрая. Это ростовщик скорее похож на упыря. Упырём его звали должники. Не было ли тут какого преступления, раз все обычаи людские наизнанку вывернули? Доложить бы околоточному про такие похороны.
Мимо дома застучали копыта. Гавря глянул: подъехали погребальные дроги с четырьмя фонарями. А из одной пролётки вылез сам околоточный и двое десятских из соседнего села. Почему-то околоточный был при чужих людях, без городового и дворников. Тут уже подошла вконец пьяная Дарья с Егоршей, который держал её под руку, да двое незнакомых мужиков.
Гавря растолкал маму, которая быстро нашла в укладке чёрный платок, и они вышли на улицу.
Десятские, горбун и кучер уже выносили гроб. Вслед выла служанка. Гавря сначала не понял, отчего ему стало тошно, но потом осознал: закрытую громадную домовину несли, наоборот, головой к дому!
И все молчали, хотя освещённые фонарями лица людей вытянулись от удивления.
Во вторую пролётку людей набилось, как сельдей в бочку, один чужой мужик вовсе остался без места. И похоронный поезд... помчался вскачь! Где и когда такое было видано?!
Выехали из города через заднюю заставу, запетляли по неизвестной дороге, въехали в осиновую рощу. Там уже готова была ямина и куча песка.
Почему не на кладбище-то? Средь других усопших христиан? Но околоточный был спокоен, точно и не творилось беспорядка.
Гроб так и не открыли, спустили на верёвках в ямину, десятские и кучер быстро забросали его землёй.
Дарья, Мария, их сыновья и незнакомец жались друг к другу, как одна семья. И даже слова вымолвить не могли.
Горбун вдруг весело сказал:
-- Добро пожаловать к поминальному столу! - И добавил: -- В трактир!