– Не знаю. Ей позвонили и она убежала. Сказала только, что через пару часиков вернётся. Что-то случилось?
Люнхай понимал, что он выглядит глупо, но тревога снедала его. Он не мог объяснить, своё волнение, но ощущение утраты преследовало его. С другой стороны поднимать панику нет оснований. Чувства, как говорится, к делу не пришьёшь. Плюс – как Осикина мама будет относиться к нему, если он покажет себя паникёром?
Поэтому Люнхай решил сдержать свои порывы и почти спокойно сказал:
– Ничего не случилось, просто я хотел попросить её помочь мне с математикой. Можно я позвоню вам попозже?
– Конечно, – улыбнулась в ответ Осикина мама и закрыла дверь.
– Что ж, Осикина мама ничего не почувствовала? Ну, что её дочь исчезли? Ведь говорят, мама всегда чувствует, когда что-то плохое случается с её дитём, – спросила меня Олюшка.
– Так мы ж не знаем, что случилось с Осикой. Может, мама чувствовала – её дочери хорошо, – ответила я.
– А что было дальше?..
– А мне отец подарил классный фонарик, я с ним никогда не расстаюсь, так что, когда вы, детки, блуждали в темноте, я с фонариком мог всё разглядеть, – на следующий день хвастался в школе Бодрай.
– Ну, и что ты там разглядел? – спросил Люнхай.
Он сидел рядом на подоконнике и размышлял, стоит ли готовиться к тестам или бросить всё к чёртовой матери, потому как теперь без разницы.
– Да ничего там не было! Туча как туча. Ну, темно и только. Мне с фонариком и улицы было видно, и дома, и людей. Мутновато, конечно, но вполне. А вот всяких там светлячков, духов и уж тем более планет не было, это всё ваши фантазии. Конечно, детки оказались в темноте, испугались, а у страха, как известно, глаза велики. Вот и напридумывали!
Люнхай усмехнулся и тихо сказал:
– Конечно, фонарик помогает смотреть. Но иногда мешает видеть.
– Что ты хочешь этим сказать?! – взвился Бодрай.
– Ничего. Просто мысли вслух.
– О! Так ты ещё и мыслить умеешь?
Люнхай посмотрел в упор на Бодрая, и где-то в душе болью отозвалось: «Осика!» Поэтому Люнхай спокойно ответил: