Да, я одинока; и для того, у кого еще теплое сердце, это кажется наказанием судьбы. И все же, моя жизнь не лишена удовольствий. Мне нравится моя маленькая церковь с ее резными гробницами, готическим склепом и монументальной медью. Меня интересует престарелый пономарь и его длинные прозаические рассказы о семье Де Лейси, чье потрепанное знамя висит над старой дубовой скульптурой у алтарных перил. Я привязана к маленьким розовощеким деревенским детям из воскресной школы, которые каждую среду приходят в церковь, чтобы я могла обучать их тем песнопениям, какие они поют во время субботних служб своими нежными голосами. Больше всего я люблю свой причудливый старый орган, стоящий в темном уголке за церковной дверью. Мне нравится его тройной ряд черных клавиш, его корпус с причудливой резьбой и маленькие позолоченные ангелочки с трубами и виолончелями, которые сидят наверху.
Это правда, что орган не совершенен; более того, я должна признаться, что во многих отношениях это несколько капризный инструмент. В большом органе есть труба, которая всегда издает звук на полтора тона выше, чем нужно, и которую я не осмеливалась использовать в течение последних двух лет. Педали настолько изношены трением более чем за столетие, что превратились в тонкие планки. С мехами также происходит что-то странное, и они нагнетают воздух с прерывистым звуком, словно орган страдает астмой — дефект, который особенно раздражает, поскольку заставляет детей смеяться и портит эффект моих самых блестящих пассажей. Тем не менее, я — маленькая женщина, постоянная в своих привязанностях, и я очень люблю свой орган.
Сильвермер — очень приятное место в летнее время; и, хотя я всегда нахожу, чем занять свое время и свои мысли, я, безусловно, чувствую себя счастливее летом, чем в любое другое время года. Я гуляю в полях и на берегу реки; я подолгу практикуюсь в пустой церкви, когда мягкий вечерний солнечный свет проникает через эркерное окно и сверкает по всему проходу с колоннами; я работаю в своем саду, который нужно возделывать, и мои маленькие вазы на каминной полке всегда наполнены свежими цветами. Иногда я нахожу, что зимы тянутся очень тоскливо: заметьте, я не жалуюсь. У меня есть мои книги и мой камин, и много, много удобств, за которые я благодарна; и все же долгие, темные вечера иногда кажутся мне тяжелыми, и даже яркий огонь теряет половину своей жизнерадостности, когда приходится сидеть возле него в одиночестве. Из всех дней в году Новый год кажется мне самым одиноким и тоскливым. Находясь в Германии, я привыкла видеть, как весело празднуется этот день, раздавала подарки и добрые пожелания, веселилась на балах и общественных гуляниях, которыми немцы встречают Рождество и Новый год. Неудивительно, что теперь мне грустно, когда весь Сильвермер весел; когда лондонские друзья приезжают, чтобы провести зимние каникулы с нашими горожанами; когда веселые вечеринки проходят ночь за ночью вокруг меня; и я одна не получаю ни любящих улыбок, ни нежных приветствий ни от какого человеческого существа.
Кажется странным, что никто из жителей этого города не заметил меня и не подружился со мной. Священник всегда добр, но его жена слишком высокомерна, чтобы разговаривать со мной; остальные члены нашей маленькой аристократии, семьи адвоката, доктора и сквайра, следуют ее примеру. Я, в свою очередь, слишком горда, чтобы общаться с торговцами; и поэтому у меня нет ни друга, ни знакомого. Я знаю, что я не располагающий к себе человек. У меня нет дара угождать там, где я выбираю. Я молчалива, и далека, и проста; но о! Я знаю, как полно мое сердце любви и милосердия, и как оно жаждет чего-то, на что можно опереться и чем можно дорожить! Но нет никого, кто хотел бы прочесть это сердце, и никого, кого оно могло бы полюбить.
Но так было не всегда.
Это было очень давно. Я провела в Англии около четырех лет и едва ли два года в Сильвермере. Я была тогда совсем молода и не так некрасива, бледна и молчалива, как сейчас. Этот орган тоже не был таким астматичным, как сейчас.
Я впервые увидела его в церкви. Как хорошо я это помню! Это было ближе к осени. Погода стояла восхитительно прекрасная, а дни были такими длинными и спокойными, что жизнь казалась вдвое длиннее обычной. Дневная служба как раз должна была начаться, я начала играть, когда одна из школьниц тихонько подкралась ко мне и прошептала:
— Смотрите, мэм, в церкви незнакомый джентльмен!
Незнакомец среди сельского собрания — это событие, и важное. Он привлекает больше внимания, чем проповедь.
Моим долгом было присматривать за поведением маленьких сорванцов, поэтому я с серьезным видом покачала головой, сказала: «Тише! Не разговаривай в церкви», — и продолжила игру.
— Пожалуйста, мэм, он похож на француза или… или турка!