Не сговариваясь, Моно и Зеро приступили к трапезе. Они ели жадно, хватая кашу руками и запихивая её в рот, поглощая почти не жуя. Сейчас им требовалось лишь одно — поскорее набить живот, чтобы насытиться. Пресная крупа с какими-то жёсткими жилами казалась чем-то восхитительным и прекрасным даже в холодном виде. Вкус не играл большой роли, когда голод пожирал изнутри, заставляя дрожать от слабости. Желудок сводило от боли, но Моно не мог остановиться, засовывая в себя всё новые порции до тех пор, пока не подавился. Какой-то кусочек попал не в то горло, и он мучительно закашлялся, схватившись жирными пальцами за края своей маски, которую до того момента аккуратно приподнимал. Снимать её окончательно Моно не собирался, но понимал, что она ему мешает не только есть, но и дышать. Получалось только кашлять и беспомощно хватать воздух ртом. Зеро видимо сразу понял, что случилось, так как с готовностью стукнул Моно по спине. Когда это не возымело нужного эффекта, повторил процедуру несколько раз.
— Спасибо, — буркнул Моно, вытирая рот рукавом и борясь с подступившей тошнотой. Зеро серьёзно кивнул и продолжил сосредоточенно чавкать, с интересом поглядывая на своего напарника, потерявшего всякий аппетит.
В горле у Моно теперь неприятно саднило, а каша больше не выглядела настолько привлекательной, как раньше. Ужасно хотелось пить. Звук капающей воды из-под крана теперь казался чарующей музыкой. Моно встал и побрёл к нужному шкафчику, чтобы потом перебраться на раковину. Позади него раздались робкие шаги. Зеро, бросив трапезу, последовал за ним, как кот, которому требовалось внимание. Моно сделал вид, будто этого не заметил. Он до сих пор не знал, как относиться к своему напарнику. С одной стороны, его раздражало такое сопровождение, но с другой, ему бы пришлось худо, если бы Зеро не было рядом. Потому терпел, ощущая чужой взгляд на своей спине.
Кран открывался очень туго. Пришлось хорошенько попотеть, чтобы повернуть проржавелый вентиль. Наконец, в раковину потекла вода. Сначала она была тёмной, но постепенно приобрела более светлый оттенок, так и не став полностью прозрачной. Потерпев ещё немного, Моно подставил ладонь под струю. Вода обожгла кожу холодом. Приподняв маску, он поднёс к губам зачерпнутую горсть. На вкус вода отдавала ржавчиной, но по крайней мере не воняла тухлятиной. Всё же лучше было пить здесь, чем хлебать из дождевой лужи на улице. Конечно имелся немалый шанс отравиться, но остатки благ цивилизации давали хоть какую-то уверенность в том, что всё обойдётся. В некоторых домах до сих пор работало электричество, а в трубах текла вода, ведь прежний мир людей ещё не окончательно рухнул.
Зеро пристроился рядом с Моно, наблюдая за тем, как тот пьёт. Дождавшись своей очереди, он размотал испачканный бинт на руке и подставил её под воду, болезненно поморщившись. Раны на ладони казались свежими, лишь недавно начавшими подживать. Корочка в одном месте треснула и теперь из-под неё сочилась кровь, которую Зеро безрезультатно пытался смыть. Набранная им в горсть вода всё равно окрашивалась в красноватый цвет. Пить её ему явно не хотелось, раз уж дальше умывания дело так и не зашло. Закончив процедуру, Зеро полез в карман и достал небольшой моточек марли похожей на ту, что он был ранее перевязан. Ему явно было неудобно заматывать рану не ведущей рукой: бинт ложился то криво, то косо, то шёл совершенно не там, где надо. Это было настолько жалкое зрелище, что в итоге даже Моно не выдержал:
— Покажи, — сказал он, когда его напарник попытался самостоятельно перемотать себе ладонь, помогая зубами.
Зеро посмотрел на него с лёгким страхом, будто тот мог ему как-то навредить. Недоверие, вспыхнувшее в его глазах, постепенно потухло, когда Моно добавил более мягким тоном:
— Давай помогу, а то ты тут до вечера не управишься. Обещаю, что не сделаю больно.
Моно осторожно коснулся протянутой ладони. Она вся была в царапинах и порезах, а среди сеточки шрамов выделялись не до конца затянувшиеся раны. Пальцы Зеро мелко подрагивали, пока Моно менял ему повязку. Возможно, совсем безболезненно это не получилось сделать, но от мальчика не донеслось ни звука на протяжении всего процесса перевязки. Бинт на его второй руке тоже был ужасно грязным. Он весь пропитался пылью, приобретя сероватый оттенок. Под ним также оказалась глубоко рассечённая кожа. Складывалось такое впечатление, что её буквально искромсали.