— То была не мутная история, а лишь небольшая потасовка.
— Тогда с кем на этот раз должна была быть разборка — причём в незнакомом штате, — чтобы валяться со вспоротым животом на дороге голышом?
— Что?
Я отчётливо видел, как Артур цыкнул и прикусил губу.
— Хочешь попить? Сейчас налью, — затараторил он, схватившись за стакан и графин с водой. — Ты хотел ещё попить, так что…
— К чёрту воду, — перебил его я. — Ты что за ужас сейчас ляпнул? Что значит «со вспоротым животом на дороге голышом»?
Я повторил эти слова — во второй раз они прозвучали ещё зловещей, чем раньше, — и только сейчас начал понимать их значение. Легче не стало. В смысле «со вспоротым животом»? Прям совсем, с кишками наружу? Да ну, этого не может быть.
Высвободившись из одеяла и задрав больничную рубашку, я увидел своё израненное тело. Ссадины с засохшей кровью. Синяки. И длинный — на весь бок, от рёбер до тазовой кости — широкий белый больничный пластырь со следами бурых пятен.
Нет. Ещё как может.
Вот, значит, как выглядит вспоротый бок… Но это же мог быть обычный пластырь, под которым обычная ссадина.
Я хотел отлепить его, убедиться, что под ним ничего нет — ни вспоротого бока, ни вылезших кишок, ни уродливого шва на всё тело, — но Артур помешал мне: схватил за руки и не выпускал, как бы я ни вырывался. И с каждым движением сильнее болело там, под пластырем…
— Послушай, Том…
Хриплый голос прозвучал серьёзно, но замолк: Артур выдерживал паузу, и этой паузы было достаточно, чтобы по одному только взгляду понять, что всё плохо.
— Том, ты… был в очень тяжёлом состоянии. Ты потерял много крови и пережил серьёзную операцию… Ты невероятный везунчик, понимаешь? Ты выкарабкался после очень серьёзных ран, переливания крови и нескольких дней под наркозом, а ведь мог в любой момент умереть. Понимаешь? — Артур вздохнул. — Я не хотел ничего говорить, чтобы ты спокойно поправлялся, но…
— Ты уже проболтался.
— Да, проболтался.
Повисла тишина. Нет, не угнетающая, наоборот, я даже ей радовался: не хотел знать, почему валялся именно голышом. Чем больше я об этом бы думал, тем отчётливей воображение прорисовывало бы и так жуткую картину: я, дорога, внутренности вылезли из живота и теперь валяются на земле, огромная лужа крови и ещё мухи, которые ползают по моему лицу, рукам, животу…
Нет, не хочу об этом думать. Не сейчас точно.
Забавно. Всё дерьмо происходит именно со мной. Даже интересно, почему. В жизни наступила чёрная полоса? Звёзды не так сошлись? А может быть, меня вообще кто-нибудь проклял?
Артур выпустил мои руки, и я дотронулся до большого пальца, чтобы покрутить кольцо, которое всегда носил, но…
— Где моё кольцо? — Голос задрожал, когда Артур с недоумением посмотрел на меня. — Где моё кольцо, которое я всегда ношу? Оно широкое такое, серебряное. Где оно?
Артур торопливо осмотрел прикроватную тумбу, открыл каждую полку и даже себя по карманам похлопал — кольца нигде не было.
— Артур, где моё кольцо?!
— Я не знаю. Я его тут не вижу.
Я хотел встать, сам посмотреть, но боль от этого блядского вспоротого бока парализовала тело — я повалился на подушку, видя только, как всё мутнеет перед глазами. Артур тихо чертыхнулся и, до пояса укрыв меня одеялом, сказал: