Лабарту ждал, глядя на звезды. В каждой стране они были иными, словно земля и воздух меняли их. Звезды над Евфратом были ясными и неумолимыми, и люди читали по ним будущее. На севере, возле холодного моря, звезды сияли, словно осколки льда. Здесь же звезды были лучистыми и близкими, – эта страна обещала много крови и долгую жизнь.
Кровь была совсем рядом – он пас овец, и в их телах струилось жаркое тепло. У овец густая и терпкая кровь, но много ли она даст сил?
Шай шла к нему, брела по тропе, еще далеко, но Лабарту не торопил ее. Куда спешить? Заблеяла овца, словно соглашаясь, и Лабарту улыбнулся. Узнай, что такое жажда, Шай, подумал он. Ощути в первый раз.
Шай увидела его и остановилась, но только на миг. А потом вновь пошла, не быстрее и не медленнее, чем прежде. Лабарту смотрел, как она идет. Должно быть, ей кажется, что земля замерзает у нее под ногами. Должно быть, ночной воздух стал для нее сухим ветром пустыни.
Она остановилась перед ним и замерла. Порыв ветра всколыхнул ее одежду, и Шай стиснула края накидки на груди, возле сердца. В ее глазах были страх, жажда и горе.
– Это твои овцы? – спросила она.
– Нет. – Лабарту усмехнулся и жестом велел ей сесть.
Шай опустилась на землю. Ее движения уже стали стремительными и легкими, но плавности им недоставало. Кровь это исправит.
– Нет, – повторил Лабарту. – Зееву, сыну Ашера, нужен был ночной пастух. Зеев нанял меня, и я пасу его овец.
Шай посмотрела на него с таким удивлением, что можно было не сомневаться: в этот миг она забыла и про страх и про жажду.
– Ты ночной пастух?
– Да, – ответил Лабарту, и Шай опустила взгляд.
Она была близко, – Лабарту мог протянуть руку и прикоснуться. Он мог потянуться мыслью, и ее душа раскрылась бы перед ним, словно ночной цветок. Но разве стоит торопиться? Лабарту молчал и ждал.
Наконец, Шай заговорила, все так же не поднимая глаз.
– Ты велел мне придти, и я пришла. – Ее голос звучал тихо, но твердо, как у человека, приготовившегося к смерти. – Я не хочу быть твоей рабыней, но не могу сопротивляться.
Рабыней? Лабарту улыбнулся. В стране, где он родился и вырос, обращенных экимму не называли рабами. "Дитя моего сердца, оживленное моей кровью", – вот как бы он сказал о Шай, если бы все еще жил на берегу Евфрата. Но Шай была права. Теперь ее тело, сила и кровь принадлежали ему, и свободы у нее не осталось.
– Потому что Бог отвернулся от меня, – договорила Шай, и голос ее дрогнул.
– Это так, – согласился Лабарту. – Боги забыли о тебе, и только я могу дать то, что тебе нужно.
– То, что мне нужно? – Шай встрепенулась, и накидка соскользнула на землю.
Лабарту молчал, глядя на девушку. Совсем юная, и навсегда останется такой... Черты ее лица уже обострились от жажды, но измождение еще не наступило, и Шай была прекрасна.