Во сне шел дождь. Капли стучали по камням, пузырилась грязь под босыми ногами.
Во сне небо было затянуто серой пеленой. Мышцы сводило от холода и боли, в догоревшем костре умирали угли.
Во сне слезы текли по лицу, холодные, соленые, как кровь. Не было сил говорить, но губы сами шептали одно слово, одно имя...
— Кэри...
Лабарту проснулся и несколько мгновений лежал, глядя в темноту. Над ним смыкался каменный свод, но воздух был текучим и теплым, а снаружи царила тишина. Дожди не скоро начнутся в этих краях.
Сон потускнел, распался, словно ветхая ткань, и лишь тогда Лабарту поднялся с постели. Вода для умывания тоже была теплой. И неживой — как обрывки мыслей, и этот храм, и сама здешняя жизнь. Не зажигая огня, Лабарту оделся, привычно завязал ритуальный пояс и завернулся в накидку — знак своего ранга.
Уже больше года он жил здесь, в доме Митры, в храме непобедимого солнца. Ритуалы посвящений не остановили его, как останавливали многих, и теперь он стал одним из первых. Посланник солнца, он сидел по правую руку от верховного посвященного, и на каждой церемонии пил бычью кровь.
Но уже много месяцев не пробовал человеческой крови.
Пусть.
Если пить лишь кровь животных, ум теряет ясность, мир теряет краски, тело теряет силу, — Лабарту знал об этом с детских лет.
Лучше так.
Мир и впрямь потускнел. Воспоминания, прежде ясные и прозрачные, словно осколки цветного стекла, теперь подернулись дымкой и отдалились. Мысли соскальзывали с них, не задерживались надолго, и боль притупилась.
Лучше пусть будет так.
Но ночью приходили сны, и они были ярче яви. Боль, страх, одиночество, холод и жажда. Но сны развеивались, и наступал день.
Малая плата... Пусть.
А изо дня в день повторялось одно и тоже. Люди, на которых Лабарту почти не обращал внимания: посвященные и неофиты, все они казались ему одинаковыми и значили не больше, чем тени в закатный час. Они приходили и уходили, Лабарту говорил с ними, когда нужно было говорить, спускался вместе с ними в подземный храм, когда наступало время ритуала. Время словно застыло. Пыльный ветер, многолюдный город, бычья кровь и слова молитв... Лабарту повторял эти слова, не думая о смысле. Прежние стремления угасли вместе с воспоминаниями и мыслями, и жизнь походила на неспешную реку, текущую по однообразной равнине.
Но сегодня Лабарту проснулся в неурочный час и сидеть в четырех стенах не было сил.
На пороге он остановился, прислушиваясь. В храме все еще было тихо, — ни голосов, ни шагов, ни скрипа дверей. Храм спал, и это было хорошо.
Лабарту хотел в одиночестве встретить рассвет.