Не чувствуя угрозы со стороны большой женщины, по крайней мере, сейчас, Табби идёт к двери своей спальни.
— Его… нет, — говорит женщина у её ног.
Табби толкает дверь.
Её поражает резкий запах сырого мяса и потрохов.
Спина Джеймса частично закрывает вход, но за ним кровать превратилась из белой в малиновую, а на ней лежит уничтоженное тело человека.
Сначала Табби думает, что маленького Райана обезглавили, а его голову положили на торс трупа, но когда глаза сына поворачиваются к ней и на его лице появляется довольная улыбка, она понимает нечто невозможное: Райан внутри трупа, как испещрённого целлюлитом скафандра, и его голова высовывается из дыры в груди.
Мир Табби кружится, как американские горки. Хотя вид её единственного сына, выглядывающего из плотского кокона другого человеческого тела, отталкивает и унизителен, в комнату вошла более непосредственная опасность.
Через плечо Джеймса, пристально разглядывающего всё вокруг, стоит фигура, которую Табби никогда раньше не видела.
Незнакомец — долговязая, худощавая фигура неопределённых лет; ему может быть двадцать один, ему может быть пятьдесят. Он носит ничем не примечательную одежду: грязные ботинки, джинсы и грязную футболку, которая, возможно, когда-то была белой, из которой торчат его тонкие, как веретено, руки. Его единственное другое украшение — кожаный ремешок, плотно обёрнутый вокруг его шеи, который свисает с его груди.
Куст спутанных тёмных волос венчает его безумное лицо, смотрящее сквозь слой засохшей грязи. Его глаза вращаются не синхронно друг с другом, один смотрит вверх, а другой одновременно вниз, или один целится прямо вперёд, а другой смотрит в сторону. Румяные щёки и маленькие уродливые уши обрамляют его торжествующее выражение: ухмылка с открытым ртом, состоящая из зубов, похожих на человеческие, но вдвое длиннее, чем когда-либо видела Табби.
Если бы его вымыли и он закрыл бы рот, возможно, он мог бы сойти за «нормального», но его отталкивающее присутствие выдаёт его внешний вид. Табби чувствует к этой фигуре то же самое, что и при столкновении с высшим хищником: слабоногая и беспомощная, как будто она смотрит непонятной смерти в лицо. Пресыщенный запах трупа на кровати — фоновый аккомпанемент всепоглощающей вони этого странного персонажа, который производит у Табби впечатление чего-то дикого, сырого и совершенно чуждого.
То, чего не должно быть, но есть.
— Привет, дорогой брат, — говорит незваный гость.
Табби понимает, что это Креб, потому что, если не считать его острого носа, который контрастирует с более выдающимся клювом Джеймса, он выглядит как истощённая, мерзкая копия её собственного мужа.
С акцентом, вызывающим мысли о едком навозе и гнили, Креб говорит Джеймсу:
— Давно это было, а?
Джеймс сложил руки перед собой, словно в молитве. Когда он говорит, его голос дрожит.
— Что ты наделал?
— Я сделал то, что всегда собирался делать: я пришёл, когда ты меня позвал. Я всегда говорил, что семья должна держаться вместе, не так ли?
— Что ты сделал с моим сыном, Креб? — умоляет Джеймс.
Креб смеётся, его долговязые руки качаются вверх и вниз.
— Не делай вид, что не можешь вспомнить Коричневую игру, — он кряхтит и засовывает руку внутрь джинсов, рвёт что-то запястьем и выдёргивает пальцы. Он бросает маленький светящийся самородок на пол между ними. — Это пробуждает у тебя воспоминания?
Джеймс прижимает руку ко рту.
— В чём дело? — требует ответа Табби.
Джеймс шаркает ногами по медленному кругу, прочь от брата. Его голова склонена, и когда он смотрит прямо на неё, становится ясно, что он дрожит.
— У меня не было выбора, — говорит он. — Что бы ни случилось, в конце концов я бы его позвал.
— Привет, Табби, — говорит фигура за спиной её мужа. У него свои волчьи зубы. — У вас хорошая семья. Прекрасные дети.