Игорь Иванович шумно сглатывает, сопит и бросает трубку. Разумеется, я немного узнала о сложной семейной ситуации Петра ещё в начале полугодия: к тем ученикам, кто замкнут и предпочитает одиночество, нужно проявлять повышенное внимание. Я снова чувствую себя ужасно взрослой, но усталой. Меня спасёт сэндвич, это я точно знаю.
Радио ворчит на английском языке. Единственный язык, который мне не даётся: жёванный и скомканный. Разве что в песнях Тома Джонса и Пола Маккартни он бывает красивым; но в песнях и китайский язык очень красив.
5.
Заявление об уходе я подала именно из-за этого — школа стала меня затягивать. Как радужное болото; я всё больший вкус стала находить в общении с учениками, в том, чтобы ежедневно придумывать трюки, приковывающие ко мне внимание. Сколько себя помню — рассуждаю я с высоты своего несерьёзного возраста — все всегда разбегались со временем. Всё хорошее заканчивается особенно быстро. Поэтому я боюсь этой школы, в которой мне неожиданно понравилось после семилетнего отсутствия. Ребята стали какими-то другими, и даже горшки с цветами на подоконниках никто не опрокидывает. Нет былого запала.
Я боюсь своей дружбы с учениками. Они все разлетятся в разные стороны, как только представится возможность: за рубеж, на работу, замуж, к детям, к скверным любовникам и печальным приключениям, а я снова буду пить кофе на своей крошечной кухне одна. Я боюсь всего, к чему меня притягивает, и чем больше привязанность, тем больше я хочу отдалиться. Хорошо, что хотя бы с учениками есть естественная дистанция. А Шахимат, ускользающий от меня снова и снова, притягивает и интригует; не исчезай он так внезапно, будь он в поле моего зрения постоянно, я бы подсознательно самоустранилась. Я такая умная, что всё это осознаю, и такая глупая, что никогда не прислушиваюсь к себе.
Сбросив туфли, я валяюсь на траве в парковой зоне и смотрю в небо. Облака стоят на месте, а стоит задуматься, как они уже на другом краю горизонта. Как это у них так получается, я не знаю. Глаза сами собой закрываются — свет слишком яркий, и я отдаюсь расслабленному настроению. Какое-то насекомое ползёт по ноге, я стряхиваю не глядя, но оно упрямо возвращается вновь. Терпеть не могу ползающих по мне букашек, поэтому тут же подскакиваю:
— Ой.
— Здравствуйте,— говорит Шахимат.— Вы будете смеяться, но я соскучился.
У него в руке сорванная травинка. Когда я раскрыла глаза, он не рискует щекотать ею мою коленку.
Шахимат выглядит подозрительно молодо, словно ему лет тридцать пять.
— Длинноногая блондинка успела утомить вас? — спрашиваю я, как всегда вежливо.— Здравствуйте!
Он улыбается и неожиданно признаётся:
— Вера — не моя спутница. Это просто хорошая знакомая, согласившаяся сыграть роль.
— Для меня?
— Для нескольких людей сразу.— Он снова улыбается, подлец.
Я поднимаюсь и подбираю туфли и сумочку. Мы спускаемся к набережной, и плитки нагреты солнцем так, что едва можно наступать, но в этом какое-то особое удовольствие. Я захожу в воду довольно глубоко — мой синий сарафан и без того короткий, но приходится ещё приподнимать краешек ткани, чтобы не намочить.
Шахимат терпеливо стоит на солнцепёке и ждёт меня. Лишь вдоволь нагулявшись и слегка поранив ногу о какой-то камень, я выхожу на берег, оставляя мокрые следы, немного окрашенные красным.
— Вы поранились?
— Нет, это тут цвет воды такой. Скажите, Шахимат, а куда вы меня хотите увезти?
— Это не я, это Лис… Погодите, вы откуда знаете?
— Нуууу, как вам сказать. Шпионская сеть, всё такое.
— Кристина Робертовна. И всё же?
— Тут на плитках горячо. Я пойду домой, вы не возражаете? Не увозите меня, пожалуйста, в ближайшие три месяца, я хочу съездить на море. Обещаете?
— А куда я денусь…
— Так куда вы меня собирались увезти?
Шахимат мнётся и в конце концов говорит, что месяца через три попробует мне рассказать. Я не против: терпение — не самая моя сильная черта, но деваться, как было справедливо замечено, и правда некуда.
6.
— «Она слишком необычная, словно не из этого времени»,— копируя голос Шахимата, чуть высокий, но с необычными модуляциями, сказал Пётр Юлин.— Вот так вот. И добавил: «И она рано или поздно догадается». Потом они молчали долго. Я думал, ушли. Но они просто сидели и, кажется, смотрели в одну точку. Тот, второй, сказал: «Тогда, может, увезти её?» — а вот что ответил Принцесса, я уже не понял. Что-то короткое и отрывистое, но задумчивым голосом. Мне кажется, я должен был вам это рассказать.
Пётр внимательно рассматривал пустую тарелку. Я спохватилась и достала эклеров.
— Эти ещё вкуснее,— проворчал мальчик.— Что же вы раньше о них не сказали. Кстати, вы знаете латинский?