Осторожно, словно боясь согнать бабочку, Истерна отогнул край своего роскошного шелкового шарфа и оттянул его вниз. Вся левая сторона шеи была покрыта ужасающими беловатыми шрамами, в очертании которых угадывалось их происхождение.
– Умереть, не досмотрев, не дойдя нескольких метров? Умереть, не доиграв свою роль, и не услышать аплодисменты под закрытие занавеса? Умереть по собственной воле, не исполнив свое единственное желание? Как же это глупо, друзья мои!
В порыве воодушевления, он воздел обе руки вверх, словно собирался поднять все, что его окружало, и всех присутствующих, и всю комнату.
– Ах, – воскликнула Молли, – вы только посмотрите на его руки! Так не бывает, уж я-то знаю!
И действительно, белые, словно алебастровые ладони казались совсем гладкими, лишенными папиллярных линий, даже самые глубокие и рельефные из них только угадывались, но не были прочерчены как должно. И только одна, та, что тянется от основания среднего пальца до самого запястья, вертикальная, пересекающая всю ладонь была заметной и словно вымеренной по линейке.
Истерна вздрогнул, опустил руки и взглянул на собственные ладони так, словно видел их впервые. На бесстрастном лице его отразилась горечь. Он перевел взгляд туда, где на стене, за спинами зрителей и участников этого действия висело зеркало, прекрасно зная, что в нем увидит – отражение всех присутствующих, только его одного не будет в мерцающей глубине амальгамы, попорченной временем и сыростью. Глаза, его светлые глаза еще минуту назад сиявшие и живые, вдруг расширились и сделались неподвижными, как у фарфоровой куклы. Следуя за его взглядом, один за другим – Ференц, Молли, Даниэль, Андре, Грета и Линда задвигали стульями, инстинктивно обернулись, ожидая увидеть что-то страшное позади себя. И на мгновение выпустили Истерну из поля зрения и даже не обратили внимания на какой-то звук, пронесшийся по комнате – то ли шипение, то ли вздох.
Когда же они вспомнили о нем, Истерны уже не было, он пропал. Только его легкий шелковый шарф парил под потолком, извиваясь и кружа в воздухе. Его медленное падение сопровождалось завораживающими трансформациями, словно он попал под порывы несуществующего ветра. В какой-то момент тонкое полотно приняло форму дракона, белого бесшумного дракона, не знающего собственной судьбы, и распавшись на полупрозрачные хлопья, растворилось в воздухе.
Пианино
Пианино в доме появилось недавно, после смерти бабушки. Пятилетней Сонечке этот предмет сразу не понравился. Ей казалось, что черный громоздкий ящик, занявший стену до самого окна, только испортил самую красивую комнату в доме. Он отражался черным пятном на блестящем полу, и даже чудесный абажур венецианского стекла приобрел с одного боку темный оттенок. Особенно это было заметно по вечерам, когда включали электричество. В те часы золотистая комната с янтарными чехлами на мебели и такими же занавесями казалась яблоком с червоточиной в боку. Сонечке однажды дали такое яблоко. Снаружи оно было ровным и блестящим, но откусив кусочек, девочка сразу же его выплюнула, увидев, что за гладкой кожурой таится черная гниль.
Смерть бабушки была странной и неожиданной. Тетя Юля – мамина младшая сестра, собралась замуж. Собралась неожиданно, с бухты-барахты, как любила говорить мама. Встретила парня на какой-то вечеринке, а наутро он пришел свататься. Но надо сказать, что тете Юле в ту пору уже стукнуло двадцать пять лет, и она очень боялась остаться вековухой. А тут такой случай. Сколько ни отговаривали, ни предлагали присмотреться, пообождать – ничего не слушала – хочу замуж и все тут. А бабушка только-только на пенсию вышла, и уж так хотела пожить, что называется, для себя. Пятьдесят пять – не возраст. А тут – к свадьбе готовься, чужого человека в доме терпи, а потом еще и внуки пойдут. Жених жил на съемной квартире, никакого добра не имел, кроме родственников в деревне – словом, неподходящая пара ни в каких смыслах. Но тетя Юля не послушалась и тайно записалась в ЗАГСе со своим женихом. Но как только они переступили порог – радостные и счастливые и преподнесли бабушке прямо в коридоре свидетельство о браке – тут и случилось странное.
– Только через мой труп, – воскликнула бабушка, грозя пальцем молодоженам, – только через мой труп вы будете жить вместе!
И в подтверждение своих слов, мягко опустилась на пол и вытянулась, преграждая путь в комнату. Тетя Юля сначала приняла все это за демонстрацию, но, когда увидела, что лицо матери принимает пепельный оттенок, заволновалась. Потрогала ее руку и в ужасе бросилась к телефону. Но бабушка к тому времени уже умерла. Она никогда не бросала слов на ветер.
Понятное дело, что Сонечке все это не рассказали, но на что человеку уши? На похороны съехались все родственники, и они-то не стеснялись, пересказывая друг другу жуткую историю.
На Сонечку все эти подробности произвели тяжелое впечатление, а уж когда, после раздела наследства, в доме поселилось пианино, то и на него легла тень ужаса, да что там ужаса, девочка была уверена, что в дом вошло само зло.
Этот гигантский инструмент из черного полированного дерева, с двумя торчащими медными подставками для свечей казался угрюмым уродом. А если открывали его пасть с пожелтевшими от времени костяными клавишами, обрамленными по низу и по бокам красными бархатными полосками, то становилось совсем страшно. И из этой пасти раздавались глухие замогильные звуки, совсем не похожие на музыку.