Неизвестно, сколько бы времени все это продолжалось, если бы в игру не вступило само пианино. Сначала оно вело себя смирно, никак не проявляя злобного нрава. Но однажды из комнаты вместо гаммы раздался отчаянный визг. Сонечка сидела на ковре, прикрывая руками голову. На запястье багровело большое пятно.
– Оно захлопнулось, мама! Оно само закрылось!
К счастью, травма оказалась простым ушибом. И, конечно же, никто не поверил словам девочки – ведь инструменты сами собой не закрываются. Конечно, маленький ребенок вряд ли может с умыслом себя травмировать, но, наверное, шалила, дернула крышку, а руку убрать не успела. Ничего, теперь сама наказана.
Когда рука зажила, занятия возобновились. Но теперь в комнате обязательно находилась мама. Она сидела в кресле и без конца давала указания:
– Пальцы круглее, запястья не опускай.
Ну, и все в таком роде. Сонечка снова переводила взгляд на свое отражение и видела совсем туманный силуэт мамы за спиной. Но однажды, она увидела совсем иное. В тот день она разучивала новый урок – танец «Ригодон». Впервые пришлось играть сразу обеими руками. Конечно, левой нужно было только вовремя вставлять аккорд, но девочка постоянно сбивалась. Мама поспешила на помощь:
– Это старинный танец, дочка, – пояснила она. – Представь, что бабушки и дедушки в пудреных париках танцуют его в прекрасном бальном зале.
– Моя бабушка тоже носила пудреный парик?
– Нет, не носила. Но она очень хотела, чтобы ты училась музыке. Почему ты не хочешь выполнить бабушкину просьбу?
Сонечка вздохнула и снова уставилась в отражение своих бантов над раскрытыми нотами.
– Я ненавижу тебя, пианино, – прошептала она, чувствуя, как ненависть просто не умещается в маленькой детской груди, так и рвется наружу, вызывая тошноту и головную боль. Никогда еще ей не приходилось испытывать такой ненависти.
Тогда-то все и произошло. Нечеткое изображение размылось и на его фоне стало проступать другое. Откуда-то появился длинный стол, а на столе – гроб. Сонечка гробов никогда не видела, но сразу догадалась, что за красный ящик с выступающими углами там стоит. Разглядела даже белую «постель» и желтоватое лицо на подушке. Мертвец! Что может быть в жизни страшнее? Из гроба вытянулись две костлявых руки, а потом и покойник медленно сел и обернул слепое лицо к пианино. Скрюченный палец провел в воздухе дугу и, словно нащупав Сонечку, указал прямо на нее.
– Бабушка! – в ужасе воскликнула девочка.
Она оттолкнулась от инструмента и на винтовом стуле отъехала почти на середину комнаты, стул завертелся под ней и, раскрутив винт до конца, надломился. Сонечка упала, сильно ударившись спиной, и завопила во весь голос.
– Боже мой! – вскричала мама, поднимая ее с пола. – Да ты вся горишь!
– Пианино… в нем бабушка…