- Я не хотел разбивать тебе сердце. К тому же, я сомневаюсь, что ты бы поверил мне. Если бы я сказал, Кайо бы обозлился еще больше. На тебя. На меня. Я не жалею об этой лжи.
- Потому, что она была во благо и мне, и моему отцу? – Ребенок поднял на дядю глаза. – А солгал бы ты мне еще раз во благо?
- Не знаю, - честно ответил Раэнэл. – Смотря, о чем бы пришлось лгать.
Мальчик ничего не ответил, но проницательно посмотрел янтарными глазами, а после, развернувшись, пошел обратно. Кару, щедро посыпая маленькие помидоры мелкой солью, похожей на белый перетертый песок, по одному отправлял себе в рот. Свернувшись в клубок, Тээа практически сразу же уснул, отказавшись от ужина. Уголок его одежды был слишком близко к огню, поэтому, протянув руку, Раэнэл отодвинул его подальше, чтобы случайно не загорелся.
- Хочешь послушать одну из моих песен? – спросил менестрель, глядя на Раэнэла.
- Ничто не подарит мне большего удовольствия. Играй. Как называется?
- Я назвал ее Холод.
- Холод, - повторил Крылатый и поднял глаза на песнопевца. – Почему Холод?
- Однажды мы с сестрой были маленькими и попали в метель. Как и вы втроем. Но к несчастью, мы не наткнулись ни на горы, ни на домик, в котором можно было попросить крова и тепла. В ту ночь мы больше не могли идти. И даже понимая, что если остановимся, то замерзнем и умрем, мы сделали маленький привал. У замерзшей реки, на чьей границе я уже и не вспомню. Мы были голодны, кровь стыла, но больше мне запомнилось не это. А волчий вой. Рядом с рекой бегала стая из пяти волков. Два матерых зверя, и трое их маленьких детей. За ними пошли еще трое, тоже взрослые. Они шли медленно, утопали в снегу, жались друг к другу. Увидели нас. Увидели огонь и стали подходить. Но мне уже было так холодно, что я подумал о том, что буду рад, если моя остывающая кровь спасет этих зверей, - Кару взглянул на сестру. Та безмолвно и спокойно глядела на него. – Не стану сопротивляться, если они накинутся на нас и разорвут. Но им тоже был холодно. Они подошли к огню близко-близко, я видел, как блестели их черные носы. Заскулили, словно просились погреться. И легли. Щенки прижались к матери, остальные легли кругом вокруг нее. А наутро они убежали.
- Эта ночь была самой долгой и самой холодной, - произнесла Ару, поеживалась. – Хвала великой Айлэ, что мы ее пережили. Не хочу больше вспоминать об этом.
Кару ласково улыбнулся, подкрутил колки лютни, подергал замерзшие струны и начал играть – тихо и медленно, а затем запел, так же тихо и медленно, чтобы не разбудить дремлющий лес. Раэнэл практически не слушал его, убаюканный музыкой, но изредка слышал обрывки песни.
- Холод заставит бежать быстрей,
И путники станут друзьями.
Холодно всем. Но вместе теплей
Не быть нам сегодня врагами.
Не войте же, звери, не войте.
Закройте глаза и усните.
О скорбной луне Вы не пойте,
Огня тепло лишь заберите.
Раэнэл задремал. Он проспал тот момент, когда Кару закончил петь, и тоже уснуть, обняв руками Тээа. Прижавшись спиной к земле оврага, потеплевшей от пламени, Раэнэл протер сонные глаза, заставляя себя не спать, и раскрыл крылья, осматривая их. Худые, с опадающими перьями, такие родные, но в то же время ужасно чужие, мертвые, не способные летать, ощущая любую перемену ветра. Протянув руку, мужчина гладил их, лаская, как приболевшее дитя, что никак не может выздороветь. Где-то внутри еще теплилась надежда, что однажды он, оттолкнувшись, встретит порыв ветра, который унесет его… Высоко, делая абсолютно свободным.
Ару, сидя напротив и распустив пышные волосы, держала меч на коленях и затачивала его, наслаждаясь звоном хорошей крепкой стали, пробуя новый точильный камень. То и дело она бросала на мужчину недоброжелательные взгляды, которые им ловились и растворялись в его ледяном спокойствии.