Ни тогда, ни теперь, я не владел красивой, художественной речью, но сейчас, вспоминая вечер, перевернувший моё сознание с ног на голову, как я теперь понимаю, слова сами пришли ко мне.
В воспоминаниях о ребёнке я провёл весь оставшийся день и вечер. Прекрасно помню, что ночь провёл беспокойно, мой сон часто прерывался, в точности, словно и не было множества лет, вижу круглобокую луну, сверкающую, огромным шаром в какой-то час остановившейся напротив палаты. И лишь под утро, на рассвете, мне удалось забыться крепким сном.
И проснулся я с надеждой вновь увидеть ребёнка, сидящего с краю кровати.
Однако, ни в этот, ни на следующий день, она не пришла ко мне.
Ко мне заглянули в эти дни отец с братом, радостно отметили мой внешний вид, который действительно, я чувствовал, стал лучше. И правда, мне стало легче дышать, привычная резкая боль не ударяла в кости при каждом движении. Это был мой маленький, но прорыв в бесконечной, казалось, болезни.
Саши не было четыре дня. Порой мне даже приходило в голову, что на самом деле никакого ребёнка в палате не было, а то, что я видел — лишь игры болезни. Как бы мне не хотелось рассказать брату об этом ребёнке, я не стал, представляя, что он поднимет на смех мои фантазии. Нежное воспоминание о Саше так и грозило остаться тайным, не рассказанным ни родным, ни лечащему врачу.
На обед было в тот день картофельное пюре с кусочками жирной, блестящей от сального соуса, говядиной. Как ни странно, она была на удивление вкусной, несмотря на явные жировые прожилки. В тот самый миг, смешно потянув воздух носом, из-за приоткрывшейся двери появилась девчачья голова.
Меня захватили смешанные чувства: непонятная огромная радость от появления ребёнка и страх от того, что её явление — всего лишь галлюцинация.
Саша же, совершенно не смущаясь, и совершенно не представляя, каким терзаниям предавалась моя душа, шустро приблизилась к кровати, с небольшим трудом забралась на неё, всё же, больничная койка была рассчитана на взрослого человека или подростка, и как следствие, оказалась высокой для маленького человечка. На ней вновь была сиреневая пижама, те же пушистые тапочки.
Её мертвецки бледное лицо, казалось, было живее всех живых. Ярким пятном оно выделялось на сером полотне. Особенно огромные глаза, с восхищением смотревшие на блюдо в моих руках.
— Надо срочно выздоравливать и переезжать к вам в Общежитие! Нас, значит, смертников, они кормят всякой гадостью, а вам выдают это?!
Взгляд был полон возмущения, которое продлилось недолго, ведь стоило мне протянуть ей тарелку, к которой я едва притронулся, потому что невозможно было устоять перед детским умоляющим взглядом, как девочка тотчас расцвела, широко заулыбавшись, принимая подношение.
— Почему ты не пришла на следующий день? Я ждал тебя.
Поднося ко рту вилку, Саша резко остановилась, и, резко опустив её в тарелку, виновато на меня посмотрела, громко шмыгнув при этом носом.