невыносимо люблю. Несколько лет назад — мама, теперь же, Саша.
— Знаешь, а мне ведь не страшно умирать, быть может, потому, что не хотела бы
когда-нибудь вырастать. Не потому, что боюсь, просто хочу всегда ходить
босиком, разговаривать с облаками, я ведь и правда, вижу там, высоко, острова.
Прямо за той самой звездой, за которой разгорается маяк. Я не хочу погаснуть,
как все взрослые: у них глаза перестают сиять. Они часто не видят фонарик. Серхио!
Я хочу домой.
Саша прижалась ко мне сильнее. Вцепилась пальчиками в пижаму, тихо трясясь,
беззвучно плача. Обняв маленькое тельце обеими руками, я прижал девочку к себе,
целуя в светлую макушку. Этот ребёнок нисколько не боялся умирать. Она была
готова. Но больше жизни ей хотелось обрести дом, из-за него она готова была
проливать слёзы.
Постепенно Ночь отпускала, прикрывая наши сонные веки, прощаясь до следующего раза. Медленно она накрывала нас пологом сновидений, выравнивала дыхание и высушивала горячие слёзы. И сон, как ни странно, прошёл спокойно, будто Ночь, которая сбывается, дарила нам последний подарок. Всё пройдёт, всё. Надо только пережить боль, отчаяние, разлуку, непременно на нас надвигающуюся. Морщины разгладятся, и солнце вновь воссияет над нами. Но надо жить. Жить здесь и сейчас, потому что этого прекрасного «потом» может и не быть.
Разбудило меня деликатное покашливание и довольно ощутимый толчок в плечо. Недовольно открывая глаза, я увидел брата, с интересом стоящего возле больничной койки.
— Серхио, ты меня просто поражаешь.
Брат сдавленно фыркнул, надо же, совершенно, как Саша. Тут я и понял, от чего у
брата настолько недоумённый взгляд. К моему боку прижималась мирно сопящая
пятилетняя девочка, отчаянно вцепившаяся в края пижамы. Брат резко наклонился
над нами, присматриваясь к маленькой англичанке. Слегка нахмурился, как бывало
всегда, когда он чем-то сильно заинтересован, и протянул тонкие губы в улыбке.
— И кто тут у нас?
Затаив дыхание, я наблюдал, как рука брата опускается на голову ребёнка; почему-то было очень важно, чтоб он её признал. Отчаянно верилось, что если мой нелюдимый брат полюбит этого ребёнка также сильно, как я, то точно всё наладится. Он
провёл ладонью по светлому, уже не такому колючему, как при нашей первой
встрече, ёжику волос. И девочка послушно перехватила его руку, прижавшись к ней
щекой. Нежный жест ребёнка заставил старшего отдёрнуть резко руку.
Саша открыла глаза.
И, широко зевая, села на кровати, потирая кулачками глаза.
— Ты новенький? Ой, и сразу к нам, в Могильник! Надо же, какая редкая болезнь, у
нас такие как ты ещё не лежали. Правда, ты слишком старый для этой больницы… Но
всё равно, добро пожаловать в Могильник.
В который раз, находясь в больнице, мне стало страшно до дрожи. И вновь не за
себя. Ни на секунду не забывая, кто такая Саша, я понимал, что она не