Девочка сделала шаг мне навстречу, потянулась к моей ладони, но за секунду до соприкосновения отдёрнула руку, легонько покачав головой. И пошла вперёд по коридору.
— Сашина палата в самом конце коридора, последняя. Её и Смерть перевели, а меня оставили здесь. Знаешь, я даже порой думаю, что могу переехать в Общежитие. А может случиться так, что папа за мной приедет и заберёт домой? Я очень этого хочу. Но Саша пока ничего не говорила. Кстати, я — Эстер.
— А где все врачи?
— У Сальвы приступ случился, все к нему в палату сбежались, а после его в реанимацию повезли, — спокойным тоном пояснила девочка, — но ничего, уже через пару минут сестричка вернётся на пост.
— А что с ним?
Я не хотел этих знаний. Но не мог не спросить, поражаясь спокойствию ребёнка, умудряющегося при разговоре позёвывать.
— Ничего такого, снова дышать не мог. А когда врачи прибежали, у него, кажется, сердце остановилось. Но всё будет в порядке, Саше же плохо. Вот её палата.
Девочка толкнула дверь и отступила, обнажив при широкой улыбке молочные зубы.
Я оказался в палате Саши. Хотелось услышать здесь что-то, помимо гнетущей тишины. Но палата ничем не отличалась от остального Могильника. Покой, вечный покой. Белоснежные стены, закрытое окно и заглядывающий в него старый тополь. Вдоль стены расставлены стопочки книг — старых, в потрёпанном переплёте. На тумбочки возле койки стоял горшок с синим цветком на тонком стебельке. Именно на него был устремлён грустный взгляд девочки.
— Знаешь, что бывает после конца? После точки невозврата? Бессмертие. Полёт. Мне бы тоже хотелось летать везде, куда попадают солнечные лучи. Пронзать небеса, и вновь распустить мои крылья.
Повернув голову, она улыбнулась. Слабо, лишь краешком губ. Но взгляд потеплел, и, кажется, в нём промелькнули тысячи маленьких солнц.
— Тебя не было очень долго. — Укоризненно протянула Саша, прищурившись, стоило мне сесть. — И ты ни слова ни сказал ни мне, ни Энрике.
— Спешил.
— Знаешь, один мой знакомый сказал, что, если уходишь даже на миг, то прощайтесь так, словно исчезаешь навек. Но мы тебе, наверное, на самом деле, не нужны. Ведь ты не пришёл.
— Но сейчас я здесь.
Саша внимательно присмотрелась ко мне. Заглянула в глубины души, высматривая, выискивая там что-то. И, кажется, нашла. Приподнялась на пышной подушке и обхватила мои плечи маленькими ручками. Прижалась. Несильно, слегка подрагивая. Тело её не держало. Но ребёнок обнимал меня, несмотря на утекающие силы.
— Я счастлива.
Внутри мир дрожал. Он отказывался принимать то, что услышал. Не обыкновенное «рада». Нечто большее, возвышенное, прекрасное. Маленькое дитя, готовое превратить мой мир — грязный, порочный в страну чудес, освятить быт и душу.
— А тебе всё же идёт. — Фыркнула Саша, упав на подушки. — Энрике очень боялся, что тебе не понравится, и свитер выкинешь. А я говорила — нет, он будет в восторге. Так, ты же в восторге?
— В полном.
— Я же говорила!
— В какой цвет наше чудо разукрасило моего братца?
— Малиновый. — И, шкодливо опустив взгляд, с чуть порозовевшими щеками, Саша добавила: — Я помогала с расцветкой.
— А в нём?
— Нет, нет, ни грамма! Серхио уже хватает солнца, он может жить.
Порой короткие диалоги, казалось, не имели смысла, настолько бредово они звучали. Но откликались в сердце громкими ударами часов. Порой лишь двое понимали, о чём речь, ведь каждый носит в себе то сокровенное, ту частичку, что она внесла в чужие души.
— Мартышка, а я тебе подарок привёз.
И синие глазки загорелись предвкушающим огоньком. Девочка подалась ко мне с любопытством, слегка приоткрыв рот, и нетерпеливо протянула ручки.