Корвуса убили.
Не на глазах Тома, конечно, и не его клан, что, впрочем, драматизма не убавляло. То была наёмная сила со стороны третьих — Шафиков. Едва оперившийся клан рискнул и проиграл, исчезнув с лица земли — Том собственноручно за этим проследил.
Поэтому романтика умерла вместе с Корвусом, и с того момента он вступал лишь в мимолётные и взаимовыгодные связи. Он ценил в себе частичную прагматичность, способность мгновенно разобраться в сложившейся ситуации, найти оптимальные варианты развития событий, проработать план и воплотить его в жизнь. И тем не менее сейчас тянулся к иному; сейчас он блуждал в потёмках, ничего не предпринимая, ничего не решая, просто наблюдая за тем, как дурачится — а ведь он дурачится? — Поттер.
Том вновь улыбнулся, посмотрев на открытое досье Кронка.
Причин для улыбки не было, и всё же… всё же он ощущал её на своих губах и никак не мог согнать с лица. Поттер должен был пугать, а вместо этого он угнетал его каким-то неясным — почти мистическим — очарованием. Да и как можно запугать его?
Нет, определённо можно.
Запугал же он целое стадо психопатов, которые сами у кого хочешь инфаркт вызовут? Запугал.
А значит, это со мной что-то не так. М-да.
Разумеется, ему было плевать, что, узнай обо всём отец, то обязательно уличит его в несостоятельности и ткнёт носом в кучу совершённых за этот месяц ошибок. Тома больше волновало то, что господин клана «Морсмордре» может взять дело в свои руки и обезопасить его насильно: избавиться от Поттера. Тот, может быть, и «волшебник», но всё же обычный человек и от шальной пули вряд ли увернётся. Хотя у него вызывало множество вопросов то, как с таким активным образом жизни Гарри до сих пор ещё цел, но, с другой стороны, он сам тоже цел, а его жизнь была ещё опаснее — наверное? За Томом с детства по пятам следовала толпа телохранителей, чего нельзя сказать о Поттере. А сейчас он сам ничуть не уступает тому же Грейбеку, что опять же нельзя сказать о Гарри… Или можно?
За всё это время Том не смог оценить чужую физическую подготовку. Потому что фактически ничего не видел, да и то, как тот передвигался — почти что неуклюже и тяжело, — вводило в заблуждение. Поттер выглядел грузным — и тем не менее был худощав — и высоким, но поразительно нескладным — благодаря пропорциям подобранных костюмов. Однако несколько часов тому назад картинка полностью поменялась: одно лишь отточенное движение вниз по лестнице и полное отсутствие страха высоты могло сказать, что такое для него не впервой. Спуск по верёвочной лестнице мог показаться чем-то простым, но на самом деле это не так: подобная лестница не обладала той же устойчивостью, что обычная, и поэтому требовала большей концентрации и ловкости. Что же тогда: альпинизм, мореходство, военная подготовка или кражи со взломом в качестве хобби?
Том вздохнул.
Слишком много пробелов.
Такие, как Поттер, многое говорят без слов: они показывают. А такие, как он, хоть и привыкли заострять внимание на деталях и постоянно держать ухо востро, интерпретируя сигналы, но в повседневной жизни предпочитают общаться словами — чем проще, тем лучше.
В любом случае избавление от всезнающего элемента руками отца было весьма нежелательным исходом, но, почему именно — Том не мог ответить. А пока он не найдёт ответа, ему стоило обезопасить Поттера самому. А самый простой способ — это понять, что же, чёрт возьми, Гарри от него нужно.
— Том?
Он перевёл взгляд на Фенрира, топтавшегося в проёме с большим конвертом в руках, и поинтересовался:
— Что там?
— Посыльный передал, — пояснил Грейбек и поспешно добавил: — Я уже проверил.
Кивнув, он принял конверт, отпуская его:
— На сегодня можешь быть свободен.
Фенрир тут же покинул комнату, а Том покрутил в руках конверт — без каких-либо отличительных знаков: конверт как конверт — и раскрыл его, аккуратно вытягивая плотный и фактурный на ощупь лист бумаги.
Это был выполненный карандашом рисунок. Специфический рисунок: изображение двух людей в весьма интригующей позе. Мужчина — а кто именно, Том понял, едва увидев — стоял за спиной и душил с помощью верёвки (или же, скорее, лески) неизвестного. Руки убийцы, как и вся поза, передавали напряжение, а его жертва, напротив, будто испытывала экстаз. Возможно, предсмертный, но чем-то взволновавший Тома. Взволновавший настолько, что он нервно поймал воздух губами, будто ощущая приступ асфиксии. Кем был неизвестный, Том тоже догадывался, но сказать с точностью не мог: вместо кляпа у него во рту красовалась гигантская хризантема, скрывавшая лицо — единственное алое пятно на листе.
— Посещал художественный кружок, значит…
Том усмехнулся, когда перевёл взгляд вниз, заметив извилистую подпись: «Чудесный выбор, сладкий». Вот и ответ на изводивший его часами вопрос о хризантемах, который породил ещё больше вопросов.
Положив рисунок на стол, Том достал из конверта футляр и с опаской открыл его. Однако ему в лицо не выскочил мини-букет лилий и не взорвалось конфетти — на полоске бархата лежали тонкие смарт-часы, с которых свисала этикетка с надписью «надень меня», и небольшой беспроводной наушник.
Том стянул вещицу, покрутив её в руках, и надел на запястье, спешно застегнув ремешок. А стоило ему включить их, как на круглом экране высветилось: «Вставь наушник». И он выполнил указание, через считаные секунды услышав писк, последующую за ним мелодию скрипки, которая тут же оборвалась из-за хрипловатого насмешливого голоса:
— Как бы ты оценил цветы и вазу?
— Кроме того, что рисунок и правда прекрасен, пока не знаю, что тебе ещё сказать.
— Что ты испытал?