— Да. Смерть наступила в 07:13 по тихоокеанскому времени. Тело так и не прошло обратную метаморфозу. Вскрытие назначено на завтра, в присутствии родственников. За ними выслан SFSK-22, срочный «погребальный» рейс.
— Но причина смерти?..
— Конечно. Впишут заранее. Бэл как раз в морге, договаривается с Тристрамом Ван Гайтом, реаниматологом. И с коронером. Коллегия адвокатов пришлёт представителя позже. Бэла на всех не хватит, я сам скоро подойду. Только дай мне три минуты.
«Нам не нужны проблемы. Семья Калеба ничего не узнает».
Последние слова Демон произнёс не вслух. Вложил близнецу в голову, вложил сладким, мягким и успокаивающим голосом, который никто никогда в жизни не слышал. Ну, не считая самого Ангела, который ничего не ответил. Не захотел… или не смог: Демон наклонился запечатать его губы молчанием в долгом ласкающем поцелуе.
*
— Ману, ужин готов! — Визгливый голос матери шарахнул по барабанным перепонкам так, будто она заорала в самое ухо, а не за стенкой.
Мануэль с глубочайшим вздохом сожаления отложил учебник всемирной истории. Завтра суббота. Школа, грёбаная школа, каждый день, и в воскресенье тоже. Их учат экстерном, подгоняя во всём, быстрее, умнее, ловчее и выше. Выучить и выровнять с земными подростками, вбить в голову побольше в сжатые сроки и устроить на обещанную работу мечты… Кадровая политика корпорации отличалась разумностью, дальновидностью и беспощадностью. Но Ману таких слов не употреблял, хоть и знал. Вместо этого у него вырвалось короткое и ёмкое…
— Блядь.
Он ни черта не подготовился на завтра. Ни доклад, ни вопросы, ни разбор билетов к экзамену. Историю он не любил. По большому счёту, ни один предмет не вызывал восторга, кроме музыки и уроков пения, которые мать заставила его брать в качестве дополнительных занятий. Зачем? Чтобы её младшее чадо не шаталось праздно по улицам Аркада, не пробиралось на алкогольные склады за «вкусненьким» и дармовым. И не сидело потом, кайфовало, в специально оборудованных для юных неформалов уютных каменных гнёздах с северной стороны атомного реактора. АЭС находилась на окраине, а дом — в центре города, и, несмотря на высочайшую степень безопасности и полное отсутствие преступности, Тисс не любила, когда Ману находился вне дома после захода солнца.
— Ману, курица остывает!
— О, Яхве, Эль-Шаддай, — внятно, разделяя по слогам, произнёс Ману, нарочно поддразнив мать. — Курица остынет, но не улетит с твоего большого расписного блюда. Если, конечно, великий бог Саваоф не дарует ей обратно отрубленные крылья.