Стыдно. Папа сатанюжный, ты же меня слышишь, да, ау? Мамка сто раз верещала, что я эгоист, люблю только себя, зазнаюсь и всё такое прочее. Но я просто хочу, чтоб меня тоже любили, больше всего на свете любили. Не один лишь я. И я тогда буду любить себя поменьше. Может, вообще не буду любить! Всё другому отдам. Сыну твоему… отдам.
Папчик, ты белый, как пенка молочная, и такой же наводящий жуть! Не люблю пенку… Ну отпусти уже мои глаза. Ну… мессир. Мессир?
— Мессир. — Мне было тошно уже не как от пенки, а как от запаха брокколи, мамка иногда с ней суп варила, и вся морда моя искраснелась, я еле нащупал под ослабевшей задницей стул, чтоб умоститься напротив и не сгореть от стыда дотла. — Я, может, и гадкий пацанёнок, но не тупой. Это вы меня на воздух подняли полетать?
— Я. — Он бокальчик свой поставил. И отвечал отрывисто, до самого конца. И зырил куда-то вглубь дома, мимо или сквозь меня. И лицо его молочно-пенковое в выражении не менялось. Ужас один с ним разговаривать, в общем, в саду и в коридоре вчера, и потом в моей комнате он был поприятнее.
— Вы и пришлёпнуть меня можете, как мошку?
— Могу.
— Завидую…
— Чему?
— Тоже так хочу. Но я обещаю, то есть я очень постараюсь, — я заставил себя найти, то есть поймать и перехватить, куда смотрели его глаза, и самому в них смотреть, молясь, чтоб страшные когти не полезли мне опять в череп глубоко за перепуганные глазные яблоки, — быть искренним. Я сообразил уж, правда не тупой, что подхалимством ничего не добьюсь. Я хотел бы вашу силу, очень хотел бы, но я буду её уважать, а не завидовать. Правда. Мессир…
— Да?
— Вы больше не будете звать меня «Иммануил»?
— Нет. Я в курсе, что тебе не нравится.
— Не нравится… — Я закусил пасть, стараясь представить, что не качусь куда-то опять с большой лестницы, хотя башка повторно закружилась. — Я нуждаюсь в вашем совете. Я прошу его. Вы поможете мне?
— Добавь волшебное слово.
— Пожалуйста.
— Нет, не это.
— А какое?! — У меня что-то аж в ухе зачесалось от разрыва шаблона. — Ну… какое?
— Думай, крош.
— Я не крош! Бллин!
Я слез со стула, к которому только начал привыкать, заметил краем зрения лягушатника, заходившего опять в столовую с подносом: показалось, что он ржёт. Ну, улыбку гаденькую из вежливости давит. Представляет, наверное, как мне сейчас хреново и совета спросить не у кого, чтобы заполучить главного советчика. Долбаная рекурсия.
Поклониться ему? Получится почти искренне. Или нет.
— Ладно, я буду для вас крошем. Это лучше, чем мерзкое полное имя. Мессир?
— Слушаю.
— А как зовут вас?
— Мод.
— Мод?! Это же какое-то женское имя! Помню из атласа этой новой Терры. «Земля королевы Мод».
— Женское? Зато королевское. — Он сдвинул совсем чуть-чуть правый уголок рта вверх, но из этого уже — получилась та… кривая и одуряющая улыбка мокрушника. Очень похожая, настолько такая же, ну как вообще с этого не прибалдеть…
Я обмяк, упав обратно на стул, пялясь на это, как дикий. Ох, будь у меня ещё десять глаз, как у паука — пялиться было бы ещё вкуснее, ещё жирнее, ещё кайфовее, ещё хочу, ещё!
— Мессир Мод, я обчитался до блевотины учебником истории. В прошлом планету поимело множество войн и революций. Я хочу… хочу, чтоб мою голову с пользой поимела одна такая. Хочу революцию. Хочу измениться. Измените меня. Сможете?
— Смогу.
— И советами обеспечите?
— Обеспечу.
— Когда?