*
Эстуолд чего-то от меня захотел. В пространной записке было нарисовано солнце и четыре косые черты за ним. Наушник я оставил на столе Урсулы включённым и отправился на вторую вертолётную в четыре часа пополудни. Если ему нужна полная секретность, отсюда можно улететь на безлюдный островок, а если не полная — остаться подпирать стены Хайер-билдинг. Пока ещё никто не знает, что внутри небоскрёба всё прослушивается и записывается. Я сам организовывал тотальную слежку за сотрудниками, хоть и не очень понял, зачем совету директоров это нужно.
Нашёл в открытой вертушке Рауля. Мой лучший пилот спал поперёк сиденья, свесившись на пол кабины, мертвецки пьяный. Уложил его ровно, расправил платиновые волосы, понюхал их, разбираясь, что он принимал помимо алкоголя, потом сорвал с шеи жетон ELSSAD, а из-за уха — переговорное устройство. Набрал Эмиля, сообщил, что у него не больше часа, чтобы исправить положение. Размахнулся и бросил жетон с высоты сотого этажа в сторону Музея Бишопа. Надеюсь, он покатился на проезжую часть.
Эмиль ответил упавшим голосом. Похоже, была ссора, а он главный виновник. Чувствую недовольство, что мне до сих пор не доложили. Сдержал соблазн выписать Хэллу подзатыльник. Если у него украли порцию наркотиков, а он и не заметил — мне же хуже. Потому что я — должен был заметить.
Набрал карбоновое солнце, валявшееся на экспериментальной станции переливания крови. Ангел громко ел сэндвич и пообещал сам разобраться. Его сердце билось быстрее обычного, на несколько секунд я свихнулся от возбуждения. Позавидовал всем смертникам, которым сегодня предстоит принять его очищенную плазму и, возможно, не дожить до ночи. Не заметил, как ко мне подошёл наместник Марса.
— Сэр. — Я вздрогнул, жалея, что у Эстуолда ни вкуса, ни запаха, с поверхности тела нет испарений, ни чешуйки кожи не стряхнуть. Он был бы идеальным убийцей. Впрочем, идеальным кем угодно. Больше никто бы так не подкрался, даже отец.
— Мистер Инститорис. — Интонации у него выходили нелепо старательными и правильными, как у учителя английского, преподающего в начальной школе. Я почувствовал себя глупо, несмотря на то, что наместник смотрел с величайшим почтением и, возможно, даже тайно меня обожал, как часть центральной силы нашего мира — или по каким-то куда более личным причинам. — Мне стало известно о вашей маленькой проблеме.
— Вы не сможете помочь, — поспешил заверить я, испугавшись, что он захочет устроить мне сеанс иномирной терапии, не сходя с этого самого места. Не хватало. Пусть он хоть сто раз всемогущая зараза, из плоско-параллельных прямых сложенная — не хочу.
— У вас есть особый институт, занимающийся травмами головы, — заговорил он снова и сделал попытку заглянуть в вертолёт. Э, нет, Рауля не трогать. Наверное, ему очень интересно расследовать случающиеся у нас пакости, раз мои напившиеся молодчики — отдельный вкусный десерт. Я с грохотом захлопнул дверь кабины, разбудив Пилота, и прислонился к неудобному выпуклому стеклу, заставив Эстуолда сосредоточиться только на мне. — Люди, которые там заняты, называются, кажется, священниками.
— Сэр, вы это серьёзно? Священники интересуются немного другими вещами, вы перепутали их с психиатрами. И у меня нет проблем с головой.
— Но будут. Один из этих священнослужителей занимается вашим братом. Вы доверяете ему. Признайтесь ему, что вы натворили.
— Падре Фронтенак умеет слушать и защищаться крестным знамением от особенно чёрных теней, гуляющих в ночи. Но мне от него пользы ещё меньше, чем от вас.
Эстуолд странно посмотрел на меня — как на мелкого несмышлёного ребёнка. Я сам не понял, как под этим жёстким осуждающим взглядом потерял бдительность.
Он стащил с моей правой ладони перчатку. Встряхнул. Из неё выкатилось несколько капель крови.
— Показывайте.
Я прятал руку за спиной и покачал головой.
— Хорошо, не показывайте. Но вам сегодня опять назначено рандеву в очень горячем месте, находящемся одновременно под и над землёй. И в знак подтверждения, что вы не можете не явиться, на вашей ладони понемногу проступила круглая печать, которой вы скрепили свою новую сделку, чтобы перебить старую, заключённую четыре года назад. Она вырезана по костям и сухожилиям и причиняет вам боль. Боль будет усиливаться с приближением вечера. И станет совершенно невыносимой, если вы, как всегда, не уйдёте туда, куда так не желаете идти.