— Нет, я искал именно вас, падре.
— Вот ты и нашёл меня. Но ты же не ждёшь пожелания доброго утра?
— Вы спасли меня раз. Позвольте себе спасти меня дважды.
— Ты просишь об очень большом одолжении.
— Вы справедливо считаете меня исчадием ада — и выговариваете это в своих мыслях так, словно это что-то плохое, обидное, вещь, которой должно стыдиться. Но я ею горжусь. Это чистая правда. В моих жилах течёт кровь верховного сатаны на божьем престоле, и я подчёркиваю, что престол был пожалован ему именно вашим хвалёным и непогрешимым Господом. Более того — та же кровь течёт в моём брате, благоговейно избранном вами чуть ли не дополнительным объектом поклонения и славословия. Но мы оба — просто сосуды, формы для принятия неких субстанций. Ему досталась светящаяся прозрачная жидкость, на которую вам хочется молиться, а мне — густая грязь, от которой вас тошнит. Быть дьяволом — не сознательный выбор, падре, это не профессия и не жизненная стезя. Быть дьяволом — вопрос рождения, не право, не обязанность, а данность, прописанная в генах. Я же не ненавижу вас за орлиный нос или тускло-голубой цвет глаз.
— Для исчадия ада ты слишком много объясняешься и оправдываешься, сын мой. — Епископ наконец прекратил изображать оскорблённую невинность и протянул мне руку. Я взялся за неё, и он повёл меня прочь от собора, под пальмы. — В каком спасении ты нуждаешься теперь?
— Разузнайте через свои пресвятые каналы, что затевается в ваших белых верхах. Я видел волны надвигающегося шторма. Шатается фундамент, на котором я стою. Никто не поверил бы, если бы я признался, что видел. Точнее, что слышал. Никто, лишь вы.
— Что стряслось, сын мой?
— Я много и часто говорил с Матерью. И ответы получал немые, незримые, расшифрованные и понятые тем восемнадцатым чувством, что связывает меня с Ней. Я отправлял вопросы, как письма и телефаксы, а ответы приходили на чистых конвертах и визитках, без обратных адресов, без телефонов.
— Мне более чем ясны твои метафоры. Так что изменилось?
— Она заговорила. Тьма заговорила со мной. И голос Её таков, что от нескольких «слов» я чуть не потерял рассудок. Помогите мне, падре. Она заговорит снова. Я знаю зачем. Она соскучилась, Ей надоела моя свобода, моё бытие вне Её, на планетах, обитающих вокруг солнц, любых солнц, любых планетах, в этом космосе, в самом нашем живом мире. Она пожелала вернуть меня в себя.
— И ты хочешь, чтоб я остановил Тьму? Я?!
— Падре, уж поверьте, вы последний, к кому я собирался обратиться. Ни демон-отец, ни мастер метаморфоз, ни почти всесильный чужестранец Эстуолд не знали, что делать и как помочь. Один, атеист неисправимый, даже не понял, о чём я прошу, выгнал и посмеялся. Но Тьма, что всколыхнулась резко, гигантской волной, не осталась незамеченной у вас, в Свете. Обратитесь к прежним богам, к предшественникам своего текущего возвеличенного идола, допрашивайте святых и мучеников, придумывайте всё, что вам только в голову взбредёт. И если затея кажется вам безнадёжной, помните, что я — ровно половина от тщательно оберегаемого равновесия, на котором держатся ваши кости. Вырвете из системы меня — и рухнет всё. Матери плевать, вы же понимаете, почему она носит прозвище «Внемировая». Но уверен, что не плевать вам. Вы захотите спасти никчёмную миллиардную паству. Самостоятельно примерить на себя терновый венок мессии. Ну и заслужить мою вечную благодарность. Вашему высокомерию она по душе, не отрицайте.
— И вновь ты позабыл главный источник и бед, и спасения. Обратись к своему Ангелу.
— Не забыл. Это он направил меня к вам, падре. Вынудил.
— Так он знает способ?
— Вы — этот способ. Как инструмент и как цель.
— В мире, о котором ты проявляешь столь несвойственную заботу, полным-полно священнослужителей, чья вера более сильна и непоколебима. Они помогут лучше меня.
— Падре, хватит выкаблучиваться. Не набивайте себе цену. Они глупые напыщенные индюки, не подозревающие, что Ницше был прав. Бог мёртв. Мёртв! Сдох! Но вы продолжаете верить! Вы единственный! Вы любите труп, вы верите в труп! Вы… не так уж и отличаетесь от меня, Бернар. Я тоже неравнодушен к покойникам.