Иногда мне даже чудилось, что мама и не должна так делать, и тогда все дети, которых несли на руках по улице, казались мне очень несчастными. Ведь получалось, что их несли чужие люди, в то время как родители были где-то очень далеко.
…В тот день я была далека от таких мыслей, полностью погрузившись в своё несчастие. Но мне нельзя было плакать, совсем нельзя. Я выучила немало важных слов и фраз, но главным уроком было именно это — никогда не плакать, иначе встреча с мамой закончится очень быстро, а на следующих выходных никто не придёт за мной.
Проживая свою боль молча и даже улыбаясь, я смотрела на тех, кто был рядом, стараясь понять, зачем они все тут. Потом я услышала автомобильные гудки. О, я очень любила паромобили и даже попросила дяденьку показать мне их. Оказалось, что дяденька понимает, как это может быть важно. Он взял меня за руку и повёл прочь из дымной комнаты.
Мама даже не заметила, но я отчего-то совсем не испугалась. Ведь дяденька был из её друзей. Чего ж мне было бояться тогда?
Мы вышли на большой балкон. Людей тут было немало, и я даже не могла рассмотреть, что за вид открывался с этого балкона. Но дяденька и тут оказался очень предупредительным. Он попросил людей разойтись и поставил меня на перила. Теперь-то мне всё было видно…»
Голос стих, и Тэйлос понял, что уже занимается заря. Дэвид шумно размял суставы.
— Теперь пора поспать, дружище, — сказал он.
— Откуда ты знаешь, что она ушла? — удивился, почти не удивляясь Тэйлос.
— Твой взгляд стал другим, — пояснил Энрайз. — Ложись. Я послежу, чтобы тебя не беспокоили.
— У меня есть работа, — заупрямился Тэйлос. Он ещё не чувствовал усталости.
— Это сожрёт тебя, если ты будешь так упрямиться, — строго оборвал Дэвид. — Ложись немедленно.
Пришлось послушаться, и, конечно, Тэйлос уснул, едва только устроился под одеялом.
***
Пробуждение оказалось мучительным. В комнате было душно, гардины оказались задвинуты. Видимо, солнце взглянуло утром на календарь и решило выжарить за день всё, что задолжало к приходу сентября, и даже плотная ткань не спасла от его жара.
Едва Тэйлос пошевелился, Дэвид оказался рядом и подал ему воды. Живительная влага вернула способность мыслить.
— Ты не уходил? — удивился Тэйлос, испытав смутное чувство, нечто между виной и благодарностью.
— Нет, следил, как ты спишь, — Энрайз усмехнулся, словно и в этот раз прочёл его мысли. — Нормальная практика в таких ситуациях.
— Нужно бы позавтракать, и у меня полно работы, — Тэйлос наконец сел, потёр руками лицо.
— Пообедать, — поправил его Дэвид. — Пойдём, я плачу.
— Только приведу себя в порядок.
В миниатюрной ванной Тэйлос постарался справиться как можно скорее. Во время бритья он внимательно изучил тёмные круги под глазами, но даже умывание ледяной водой не помогло ему выглядеть хоть немногим свежее. Причесавшись, он вышел к Дэвиду. Тот уже подготовил ему костюм.
— Я подожду тебя на лестнице, — сообщил он.
Едва он скрылся за дверью, как Тэйлос ощутил укол одиночества. Странное ощущение опустелости завладело им. Покинутый и призраком, и Дэвидом, он словно остановился посреди пустыни, а злое и жаркое солнце грызло его, желая испепелить.
Через мгновение странное чувство растворилось, не оставив и следа, разоружённое воспоминаниями о том, что Тэйлос уже не первый год жил совершенно один, не имея близких друзей и не общаясь с кем-то по ту сторону. Но, даже исчезнув, оно оставило послевкусие, которое никому не могло понравиться.
***
Расположившись в ресторанчике, они сделали заказ. Только после этого Дэвид заговорил:
— Что ж, не могу не поблагодарить тебя, я впервые оказался на самом настоящем сеансе автоматического письма.