Наконец, в-третьих, во тьме Юля ощущала чье-то присутствие. Уверена была, что здесь она не одна, что есть кто-то еще… в том числе совсем рядом. И не только потому, что запахи должны от кого-то или от чего-то исходить.
— Эй, — проговорила девочка, сквозь темноту обращаясь к тому, кто мог в ней затаиться, — кто вы? Кто здесь? И где я?
Но тьма хранила молчание. Тьма и не думала отвечать. Но как будто рада была помучить Юлю еще и ощущением одиночества.
Но девочка не сдавалась. Будь иначе, давно бы не выдержала нищей жизни с гулящей матерью и ее бесчисленными хахалями. И не то что из дому сбежала — мир живых бы покинула. Бросившись под машину хотя бы.
Но нет! Из двух сказочных лягушек Юле была ближе та, которая предпочла барахтаться, а не идти ко дну.
Решила побарахтаться и девочка. Принялась дергать ногами, раскачиваясь на удерживавшей ее руки веревке, словно на каком-то спортивном снаряде. Да, физру в школе она любила!
Барахтанье и раскачивание вскоре принесли плоды. Веревка оказалась не слишком прочной, а узел — завязанным наспех. Сначала из него выскочила одна Юлина рука. А потом и сама веревка с треском оборвалась. И девочка шлепнулась на пол… довольно мягкий, к счастью. Вероятнее всего, земляной.
Да и высота, с которой упала Юля, оказалась совсем небольшой. Полметра, может чуть больше. Тем более что дети на самом деле крепче взрослых. Бывало, та же Юля спрыгивала с высоты больше собственного роста — и не ушибалась.
— Эй! Эй! — снова повторила девочка, вглядываясь в темноту. Но по-прежнему не могла ничего разглядеть. И никто не спешил откликаться на ее голос.
Тогда Юля сделала шаг, другой. Выставив перед собой руки с растопыренными пальцами. Ощупывая погруженный во тьму мир вокруг себя.
И вскоре ее усилия были вознаграждены. Предмет… точнее два находившихся рядом предмета, на которые наткнулись пальцы девочки, не могли быть ничем иным, кроме как парой человеческих ног, только очень маленьких.
Парой ног… кого-то, кто висел так же, как давеча она!
— Эй! — почти крикнула девочка, обращаясь к обладателю ног. Да еще подергала одну из них за штанину, ткань которой нащупала.
Никакого ответа. С тем же успехом можно было теребить ногу куклы. Лишь тихонько треснула сгнившая ткань штанов. Да усилился запах пыльных старых книг.
Тогда Юля зашарила рукой, поднимаясь вдоль чужой ноги выше и выше. Пока не нащупала пальцы руки. И сразу почувствовала, что они какие-то тонкие и неестественно сухие — как будто из бумаги сделанные.
— Эй! Очнитесь! — позвала девочка. И, не дождавшись ответа, схватила чужую руку за кисть, потянула на себя…
Что-то хрустнуло — и Юля ощутила, как чужая кисть в ее руке внезапно потяжелела. Ненамного. Уж очень легкой была эта будто бумажная рука. Но теперь ее вес (даром, что скромный) ничего больше ее не удерживало. Ничего, кроме Юлиных пальцев.
Что это значило — девочка поняла, даже ничего не видя. Чужая рука оказалась настолько хрупкой, что кисть ее оторвалась от усилий восьмилетнего ребенка.
Но и это не заставило Юлиного товарища по несчастью — заточению во тьме — издать хотя бы тихий стон.
Потому что рука, которую нащупала девочка, оказалась рукой трупа.
Или чего-то хуже, чем труп.
Когда сей факт дошел до сознания Юли, она даже завизжать не смогла. Притом, что хотела. Но нахлынувший за осознанием ужас буквально сковал ее горло. А затем невидимыми пальцами сжал голову и сердце.
Все, на что хватило девочку — это отбросить засохшую кисть чужой мертвой руки прежде, чем снова отключиться.
В следующий раз Юля пришла в сознание ненадолго. Оттого, что кто-то… или что-то склонилось над нею, шепча:
— Какая нехорошая девочка! Ее приютили, но она хотела сбежать. Надо бы выпороть эту девочку… но я не сторонница телесных наказаний. Считаю, что даже плохие дети достойны любви. Даже плохих детей можно… и нужно любить. Любить… целовать.
Последнее, что почувствовала Юля — это как что-то холодное и липкое дотрагивается до ее лица.
Сегодня и сейчас