Он уставился на нее так, словно ее слова имели двойной смысл.
— Ты не могла бы больше никогда не говорить о моей жене? — воскликнул он.
— Ха! Этот человек сошел с ума! — пронзительно крикнула графиня. — Джейн Секфорд умерла.
— Именно поэтому я и думаю о ней, — мрачно ответил он.
— Вы — образцовый муж, — усмехнулась графиня, бросая на него злобный взгляд. — Мне очень жаль, что я никогда не видела милого создания, о котором вы так трогательно сожалеете.
Он заговорил как человек, который едва может сдерживать себя.
— Неужели вы собираетесь остаться? Подумайте о себе, ужасное существо! Скоро вы окажетесь на улице!
Эта картина была достаточно реалистична, чтобы заставить графиню вздрогнуть.
— Что ты собираешься предпринять? — спросила она, ощутив внезапную слабость.
Он этого не знал; он отошел к окну и задумчиво уставился на свинцовое ноябрьское небо, тяжело нависшее над лондонскими улицами.
— Полагаю, что, избавившись от меня, ты снова принялся бы подыскивать себе пару, пользуясь своей внешностью? — с новой вспышкой ярости, спросила миледи.
Он исподлобья взглянул на нее; она отпрянула.
— Ладно, мы все равно ничего не можем поделать, — примирительно сказала она.
Он ничего не ответил, выскочил из дома и неуверенным шагом направился к церкви Св. Эндрю. Он не был в ней очень долго. Даже когда хоронили его жену, он не присутствовал на службе.
Постояв немного на крыльце, он вошел. Он принялся в нерешительности бродить вдоль стен, пока не наткнулся на новую простенькую табличку с плохо вырезанной урной и витиеватой латынью, рассказывавшей о достоинствах Джейн Секфорд.
— Здесь ничего не говорится о том, что она была хорошей хозяйкой, — неожиданно для себя, вслух произнес он. — Она как-то сказала мне, что вернется из могилы, чтобы навести порядок в доме.
Он огляделся, словно ожидая ответа от какого-нибудь собеседника, потом мрачно рассмеялся, надвинул шляпу на глаза и вышел из церкви. Ближе к вечеру, он побрел домой.
Столовая была аккуратно убрана, в камине горел огонь, на столе стоял ужин. Ему удалось немного поесть, но без аппетита. Графини дома не было; от ее неряшливого великолепия не осталось и следа.
Дом был таким же чистым и аккуратным, как в то время, когда хозяйкой в нем была Джейн Секфорд.
Когда вернулась графиня, он был почти рад ее видеть — он много, слишком много думал о Джейн. Он вспоминал ее такой, какой видел в последний раз, неподвижно лежавшую в постели, одетую в свое лучшее серое платье, и как он смотрел на нее, как склонился над ней и вдруг отстранился так резко, что пуговица на его манжете оставила царапину на ее мертвой щеке.
— Где Джоанна Миллс? — резко спросил он жену.
Она пристально посмотрела на него. Неужели в такую минуту он не может думать ни о чем другом, кроме как об экономке? Неужели он теряет рассудок?
Но теперь ей было все равно; она нашла себе друга, готового приютить ее, в расчете на ее былую славу.
— Я ухожу, — сказала она. — Я не знаю, кто еще есть в доме, я никого не видела.
Он, казалось, не обратил никакого внимания на ее первые слова.
— Как выглядела та женщина, которую ты видела вчера вечером?
— Некрасивое, выглядящее сварливым существо, — с некоторой горечью ответила миледи, вспомнив, как испугалась и выронила свою добычу.
— Ты уверена, что это была женщина? — с жуткой ухмылкой спросил Красавчик Секфорд.