— Прощай, радость моя… — услышала я едва различимый шёпот Нечистого, а потом все затихло. С минуту длилось моё молчание: я ждала, пока он вернётся, и скажет, что это была глупая шутка. Ну, или на крайний случай, то, что это был сон. Однако со мной остались лишь вечереющее небо и волны, что разделяли мой и его берег.
По всему берегу разнеслись звуки моего рыдания. Я выла и хваталась за свои волосы, била руками песок, мотала головой, даже щипала себя. Я не хотела верить, что он исчез навсегда и не вернётся никогда в жизни. Что никогда больше я не могу увидеть тот прекрасный взгляд и ощутить горячую белоснежную кожу. Мышцы сковало, а сердце билось в болезненном шоке. Вода нежно ласкала мои ноги, а я упала на песок и задыхалась в слезах.
***
— Какая же ты красивая! — сюсюкала моя старшая замужняя уже сестра, заплетая мне вторую косу. — Будешь за мужем, как за стеной. Он тебе скучать не даст…
Когда меня нашли на берегу, я была почти без сознания. Притащили домой, умыли, одели. А потом я услышала, как мать с отцом разговаривали о моей свадьбе. Тогда-то мне и пришла в голову мысль прикинуться полумертвой. Я целыми днями лежала в постели, глупо глядя в потолок. И мой план мог свершиться вполне удачно, если бы сестра не пошла на хитрость. Как-то утром она закричала: «Нечистый прилетел!», и я, глупо поверив, выбежала на улицу, оглядываясь по сторонам. В общем, после этого меня за белы рученьки да под венец и завели.
— Не хочу, — сухо ответила я, тем не менее не предпринимая попыток сопротивления. Меня все-таки хотели выдать за Василия.
— А ну прекрати! Хочешь в девках остаться?! — мне отвесили звонкую пощёчину.
— Лучше в девках, чем под него ложиться, — я не обратила внимания на то, что щека ужасно горела.
— Вот дура! — сплюнула сестра. — Отец бы услышал — избил до полусмерти!
— Пусть.
— А все колдовство этого дьявола! Черт бы его побрал! Забудь это дело, девка, слышишь?! Если бы не Василий, тебя бы после Нечистого никто бы в жёны не взял. Ты ж теперь как прокаженная, а Василий все твердит: «Люблю, люблю!». Тьфу, неблагодарная! — сестра тараторила без умолку, дёргая мои волосы так неистово, что я подумала: вскоре их вовсе не останется. Представив, как Василий увидит то, что я облысела, и убежит, сверкая пятками, я так звонко расхохоталась, что сестра, покрутив пальцем у виска, ушла, оставив меня наедине со своим горем.
Перед домом собралась целая куча народа. Все люди весело смеялись, где-то играла гармонь и дудка. Я наблюдала за этим через узкое окошко. Мои подруги вертелись перед воротами, беззаботно гогоча.
Вскоре прибыл жених. Василий был разнаряжен как деревце по весне, однако свинья в бусах — по-прежнему свинья. Он улыбался во все пятнадцать своих зубов, нетерпеливо потирая ладошки. Начался выкуп. В первый раз моему жениху вынесли сундуки с разным добром.
— Это не моё, — покачал головой он.
Второй раз вывели ему черного, как ночь, коня.
«Бери коня. Бери коня и убирайся. Посмотри, какой он красивый!» — думала я, лихорадочно заламывая костяшки пальцев.
— Это не моё, — снова отрицательно ответил Василий, и я протяжно застонала.
— Пора, — в проёме открывшейся двери показалась моя матушка.
И, страдальчески вздохнув, я проследовала за ней, делая лицо утопленника. Может, посмотрит на меня Василий повнимательнее, и скажет: «А ну к черту, она страшнее дьявола! Сворачиваемся, народ».
— А это моё, — сладенько улыбнулся он, протягивая мне руку. Я брезгливо скривилась, не желая выпускать руку отца, что сопровождал меня от крыльца до ворот. — Милая моя, шолнышко ненаглядное, — шепелявил Василий, а я, переступив через собственное отвращение, отдала свою руку в его власть.
Целый день пол нашей деревни пировало в доме моего мужа, все пили в три горла совершенно без просыха. Пели свадебные песни, плясали и гомонили без умолку. Под конец выяснилось, что три моих подруги нашли себе женихов, и уже ушли на сеновал.
Отец Василия поднялся с места, отхлебнул из кубка, притворно поморщился, и закричал: «Горько!»
Я раздраженно фыркнула — до этого ему, значит, не горько было вдрабадан напиваться, а тут вдруг загорчило! Василий торжественно посмотрел на меня, и я, подняв кубок с вином, решила тоже опрокинуть для храбрости. Мы с Василием поднялись под хоровое бесконечное «Горько!», и он потянулся ко мне, сложив губки трубочкой. Я, испугавшись, вытянула руку вперёд, и в конечном итоге чмокнулся он с кубком. Я прыснула в кулак и пригубила вино.