«Вот оно!»
Мелькор выдохнул, ощущая, как что-то внутри балансирует на краю этой спирали. Что-то, одновременно похожее на все пять чувств и ни на одно из них. Что-то воспротивилось его чутью, встало на краю спирали темной тенью, зашипело, ударило давящей на виски до темноты и дикой рези преградой, но поток был слишком знаком и слишком ярок, чтобы отказываться от него. Он продрался сквозь чужую волю грубо, словно проламывая стекло ударом кулака, и вцепился в силу, которая текла сквозь мир. Зачерпнул ее полной горстью, разрывая порядок спирали.
Какой бы она ни была – это была материя. А значит, у материи была музыка.
Что-то кричало и бесновалось, пытаясь оторвать Мелькора от силы, как женщина, которая пытается в истерике выцарапать глаза, но он уже почувствовал ток магии, льющейся по здешнему миру, и взял первую ноту наугад. И с диким смехом увернулся от цепкой лапы, спрыгивая с камня в неглубокий снег.
«Задуши его! Убей его! Выпей его жизнь и силы!»
Тварь заскрипела древесными суставами, поворачиваясь к нему, но страх исчез. Он заплетал пойманную материю в вязь дикого гневного напева, ритмичного и жуткого, как пляска висельников, в крик и хохот, в рисунок поворотов и уклонов, больше похожих на бой, на танец вокруг залитых кровью переломанных костей на алтаре. Переплетал песню с воем перепуганных разъяренных духов.
Тени клубились вокруг облаком, и он чувствовал, как тьма добирается до сердца этой твари, которая напала на них. Как песня и бешеная пляска режут и бьют, разрывают и ломают, пьют жизнь и искажают до неузнаваемости. Как пение обращается в сумасшедший победный вопль, и метель хлещет так, что все утонуло в белом мареве на расстоянии вытянутой руки.
Цири закричала, зажимая уши, слыша, как воздух рвет дикий, похожий на визг баньши, вестницы смерти, вой десятков телторов, вой хранителя леса, безумный хохот дикой пляски.
Вой вибрировал и звенел, швыряя их на снег, заставляя прятаться за бревнами и корчиться от боли. Майрон рычал, сотрясаясь на земле мелкой дрожью, словно напуганный зверь. Джарлакс поджал колени к груди и закрыл уши ладонями. Йеннифэр шипела, в конце сорвавшись на отрывистый крик. Пайкел поскуливал. Айвен ревел благим матом, как боров.
А потом на мгновение воздух затмило вспышкой тьмы, разорвалось звенящим чернильным пятном, ударило порывом ветра, ослепило, закружило в сердце бурана.
Все стихло так резко, словно и не начиналось. Метель улеглась, туман растаял серыми клочьями, духи пропали, рассыпавшись в серебристый дым.
Стояла ошеломительная мертвая тишина. Чуть слышно поскрипывал снег. Бледное солнце сияло над трактом за высокими серыми облаками.
Кромка леса чернела искореженными деревьями, выпитыми досуха, и среди поляны застыл скелет хранителя леса – голые кости, сгнившие ягоды и грибы, иссушенное дерево и почерневшие ветви.
Они валялись на земле кто где – едва не оглохшие и чуть дышащие, но живые. Мелькор с ошалевшим взглядом плюхнулся в снег между потемневшим алтарем телтора и бревном стоянки. Обернулся через плечо на мертвый лес.
– Я сделал что-то не то, да? – голос его прозвучал тихо и потерял глубокую гладкость.
Майрон отряхнулся от снега, морщась от стреляющей боли в ушах. Потер виски, издав тихий раздраженный стон. Он хрипло выдохнул, поинтересовавшись у Мелькора:
– Ты цел?
Вопрос прозвучал одновременно как удивление, беспокойство и обреченность. Мелькор поправил съехавшую на затылок корону и ответил совсем на другой вопрос, которого Майрон не задавал:
– Я чувствую себя так, словно пил неделю, – голос Мелькора прозвучал еще более хрипло.
Джарлакс поднялся из-за бревна. Огляделся по сторонам. Бодро поправил шляпу, пьяно балансируя на ногах, и коротко заключил:
– Я смотрю, пейзаж немного изменился. Надо сваливать.
Майрон посмотрел на собственную руку, все еще сжимающую меч. Протянул его Цири, которая, морщась, растирала лоб.
– Спасибо.
– На это ты тоже не рассчитывал, Мелькор? – Йеннифэр с видимым трудом поднялась на ноги, пошатнулась, но уперла руки в бока и выпрямилась.
– Я спас твою жизнь, женщина, – Мелькор скривился. – Так что имей чувство благодарности, как бы вульгарно ни звучала для меня сама мысль о спасении кого-либо.
Цири закатила глаза и вернула клинок в ножны. Айвен почесал в затылке и мрачно огляделся.
– Заканчивайте, бабы вы базарные. Ноги уносить надо!
– О-ой, – многозначительно добавил Пайкел, похлопывая дубиной по ладони.
Йеннифэр утомленно потерла запястьем лоб и поежилась от холода, гневно глядя на Мелькора.