Вой вдалеке затих, и в ночи громко стрекотали кузнечики. Замышляя недоброе, качалась трава. Не спали подсолнухи. Гигантские мальвы, как инопланетные антенны, посылали что-то к звёздам. Одинокая туя застыла как высокий человек с узкими плечами.
Иван полз, стараясь не растрясти мешок из-под картошки.
В нём пересыпалось твёрдое, сухое, гремливое.
Дачи были пусты. Только изредка кто-то появлялся на огородах, и тогда Иван замирал. Он долго пролежал в сточной канаве, слушая влажные кишечные звуки из уборной. Деревянный сортир раскачивался, сначала там натужно свистела дудка, затем что-то хлопнуло и обвалилось. Раздался облегчённый стон, дверь взвизгнула, и на дорожку вывалилась тёмная громада в одних трусах. Через них свешивался огромный живот. Не подходя к умывальнику, гигант прошлёпал босиком прямо к дому и скрылся в нём.
На другом огороде стояла женщина со шлангом. Она поливала грядки, рассеивая пальцем напор. Листья давно покрылись блестящим жемчугом, а женщина всё поливала и поливала, направляя струю во тьму. Упруго звучала вода. Попадала в живое.
Из приоткрытой теплицы раздавался натужный скрип. Согнутая фигура сверлила коловоротом землю. Ворот поднимал рыхлую кашу, патрон уходил вниз, к корням. Фигура сгибалась всё ниже. Сильнее скрипела ручка коловорота. Вгрызался в землю металл. Пахло селёдочными головами.
Некоторые дачи не спали. Окна их попеременно вспыхивали то серым, то фиолетовым.
Наверное, телевизор.
У самой поляны Иван залёг в траве. Мешок сложил рядом.
Поляна была заполнена садоводами. Берёзу ещё не зажгли, но вокруг раскачивался хоровод. Навозники пели глухо, вытягивая низкую монашескую ноту. Насмешливо смотрела луна. Длинные угрюмые тени убегали в траву, жили отдельно от людей.
На горе веточек с зеленью, похожих на ощипанные куриные косточки, восседала тётя Нина. Крупная, с развевающимися от ветра волосами, женщина как царица утопала в мягком берёзовом троне.
Подле неё подобострастно крутился Юрок. Иногда тётя Нина клала ему на спину могучую руку. Юрок урчал и от удовольствия начинал кусаться. Тогда тётя Нина давила сильнее, кости Юрка хрустели, и он, изгибаясь, выскальзывал из хватки.
Иван в нетерпении облизал губы. Бабы Клавы всё не было.
— Садоводы! — прогремел голос тёть Нины, — Добро пожаловать на праздник урожая! Мы хорошо потрудились в этот год! Было пролито много пота и крови, но огород вознаградит нас! Это говорю вам я, слышащая перегной!
Женщина воздела руку и прокричала:
— Катись, помидорка!
Ей ответил стройный гул голосов:
— Катись, помидорка!
Тётя Нина разжала пальцы, и на траву упала маленькая помидорка. Такие же помидорки выскользнули из пальцев навозников. Они слились в красно-жёлтый поток, хлынувший к берёзе. Дерево вспыхнуло глухим томатным огнём. Пламя было липким, с белёсыми семечками, и тьма не отшатнулась от света, а стала лишь ближе, заоблизывалась.
— Катись, помидорка! — вновь прокричала тёть Нина. — Катись по живому и мёртвому! По косточкам и серебру! Катись до скончания мира! Катись, помидорка! А мы за тобой!
Повинуясь призыву, Юрок с тявканьем сделал кувырок. Затем ещё и ещё, пока, не набрав ход, не стал бешено обкатывать поляну. Покатились и остальные навозники: переваливались неуклюжие толстые бабы, за ними кряхтели деды. Всё пришло в движение, и в круге сильнее забился огонь.