— Я пришел не из твоих снов.
— Ты точно уверен?
— Думаю, да.
— Так мы никогда...
Я покачал головой.
— Кажется, я сейчас сгорю со стыда.
Я наклонился к ней, тихо сказал:
— Не надо. Пожалуйста. Ты единственный человек, который может мне помочь.
— Помочь?
— Вернуть мою жизнь.
На этот раз она посмотрела мне в глаза. Раздумывая. Она все еще держала меня за руку. Сжала мои пальцы.
— В твоей жизни меня нет, так?
— Такой — нет.
— Я там просто девочка из офиса, которая на тебя запала? На женатого человека?
— Вообще-то я не знал, что ты на меня запала.
— Не уступишь соблазну?
— Что?
— Мы тут, ты и я. Нас свела судьба, и наступает тот самый миг за пределами прошлой жизни. Может, все это случилось не просто так?
Если Анна хотела, она могла быть соблазнительной, но, даже в этом безумном мире, не думаю, что я бы поддался: все еще надеялся вернуться к жене. К Карен, поправился я. Не просто к жене, к Карен, не замещай ее имя ролью, — к Карен и Гимми, к жизни, которую знал.
Вот в чем уловка. Думал, что знал. Может, я все выдумал. Может, та жизнь мне приснилась.
— Забудь, — сказала Анна, убирая руку и резко поднимаясь из-за стола. — Притворись, что я этого не говорила.
— Конечно. — Я тоже встал.
— Итак, — сказала она, оглядываясь, положив руку на спинку стула. — Что теперь?
— Честно говоря, я не знаю.
Говоря по правде, я не разбираюсь в Библии. Читал отрывки, изредка ходил в разные церкви. Знаю самые популярные истории. Про Адама и Еву, Ноя, Лазаря. Помню, что Иезавель там тоже была, по крайней мере одна, но мало о ней знаю. Кажется, недавно кто-то сочинил песню. На ум приходит только накрашенная Иезавель — она подвела глаза перед тем, как ее убили. Я никогда не слышал, чтобы так говорили, но понимаю, что это значит.
Эта Иезавель тоже красит глаза — подчеркивает светло-желтыми тенями. Это единственный ее макияж, ведь ее лицо идеально. Я подумал так, как только ее увидел.
Мы выходим из туннелей на свет (этого я не ожидал, разве уже пятница?), солнце слепит глаза, а потом я смотрю на Иезавель. Она щурится, так что я не могу понять, какого цвета у нее глаза — вижу только эти желтые тени. Они странно выглядят на свету. Она худая, гибкая, с высокими скулами и волевым подбородком. Наверное, она умеет настоять на своем.
Но я ей не подчинился («Доверься мне»), и отвлечь меня не так-то легко. Я помню лицо Карен. Оно поблекло, стерлось, расфокусировалось, но осталось теплым, родным и близким. Если я ослепну, все равно его не забуду. Могу вспомнить мягкость ее кожи, теплую слезинку на щеке.
— Она счастлива? — спрашиваю я.
— Твоя жена? — Иезавель читает мои мысли или, по крайней мере, мысли тех, что остались позади. Она, наверное, думает так обо всех утраченных. — Возможно.
— Она ведь этого хотела?
Иезавель качает головой.
— Мы не знаем.
— Ты себя этим утешаешь, да? — спрашиваю я.
— Иногда. Сгодится любое утешение.
— Ты ведь чем-то пожертвовала? Отправилась со мной, привела сюда...
Я оглядываюсь, все еще не понимая, где мы. В переулке — не длинном, не широком, не высоком. С одной стороны за забором виден край железнодорожной платформы, с другой — пригородная улочка.
— У тебя было положение.
— Роль, — говорит она. — Приходит время, и мы отказываемся от ролей, идем дальше, растем.