— Почему мы просто не вернулись тем же путем, каким пришли?
Иезавель останавливается и поворачивается ко мне. Она теперь — еще одна тень, только пряди темных волос сияют. Одетая в черное, она похожа на ангела, или на демона, или немного на обоих. Я хочу спросить почему, но молчу.
— Там лежит безумие, — говорит она, кивая в оставшиеся позади глубины туннеля.
— Безумие, — напоминаю я, — поглотило нас.
— Прояви немного доверия, — говорит она и идет дальше.
Доверие одна из тех забавных вещей, которыми трудно наградить и которые слишком легко потерять. Однажды утраченное, оно уже не вернется. Доверие между мной и Карен такое глубокое и полное, что и словами не описать. Кольцо у меня на руке только слабое отражение этого чувства.
Во время венчания священник сказал что-то о нерасторжимом круге нашей любви. Говорил, что золото символизирует чистоту и еще кучу вещей, которые я запомнил только потому, что нас снимали на видео. В тот день я был непоследователен, терялся, в бреду и раздрае, и нет — я не выпил с утра ни капли. Я был пьян от восторга — стоя у алтаря, держа за руку свою невесту, глядя в ее голубые глаза сквозь вуаль. Я никогда не думал, что ее наряд так на меня повлияет.
В прошлом я доверял и другим девушкам. Иногда отношения заканчивались разбитым сердцем или сердцами. Впрочем, царапины затягивались, шрамов не оставалось. Но в тот миг у алтаря, когда мы обменялись кольцами и говорили о вечной любви пред очами Бога, мы не просто давали друг другу обещания. Мы утверждали: «Я тебе верю».
В старших классах мой друг Джек говорил:
— Доверься мне. — Обычно перед тем, как все летело к чертям. И часто добавлял: — Да что может пойти не так? — И мы изо всех сил пытались это выяснить.
Я тоже часто бросался этой фразой и наступал на те же грабли, но все это были мелкие промашки. Теперь я думаю о чем-то гораздо более важном, о чем-то радикальном, и не знаю, смогу ли совершить это, когда придет время.
Сейчас я в раздрае, и Иезавель не просит меня ей довериться, она этого требует. У меня нет другого выбора, кроме как идти за ней, но стоит ли ей доверять? Мы знакомы полдня. Мне нужны причины получше, чем отсутствие вариантов.
Так что я не говорю, что верю ей. Просто молча иду за Иезавелью, в смятении, через подземный лабиринт. Понимаю, что играю с обручальным кольцом, кручу его большим пальцем. Разве может оно утешать, если мне из-за него так тревожно?
Анна смотрела на меня так, словно не могла поверить, что я реален. Я тоже уставился на нее, не зная, чему теперь верить, не в силах заговорить. Слова кончились. Придумывать мне?..
— Что еще у тебя есть? — спросила она, сложив руки на груди, отступив на полшага. У нее на лице проступили морщины, линии, которых я прежде не замечал. Может, она не верила своим глазам, но теперь не верила и мне. Я оказался не таким, как она представляла.
— Я... — Я не мог встретиться с ней взглядом.
— Ты или ненастоящий, — сказала она, — или слишком настоящий. Какая догадка верна?
Я не знал. Мне не нравился мой ответ, но он казался наиболее честным и точным:
— Обе.
— Мне стоит извлечь из этого урок, да? Я никогда не была тобой одержима. Ты просто сон. Я не виновата, что ты так часто возвращался.
Я не ответил, и она добавила:
— В последний раз ты приснился мне месяц или два назад. — Ее глаза просветлели, в них вспыхнула радость. — Тебя не должно... Я не знаю, как мне быть.
— Если честно, я тоже.
Некоторое время мы просто стояли и молча смотрели друг на друга. Она немного расслабилась, по крайней мере физически, и наконец порывисто взяла меня за руки.
— Пришел на ланч?
— Никто из них не знает меня, да? Дезире. Мария. Никто.
— Только если они видели мои сны. Откуда ты?
— Лонг-Айленд.
— Квинсленд?
Я покачал головой:
— Нью-Йорк.
Она все еще держала меня за руки. Ее ладони были теплыми, нежными, податливыми.
— Ты выглядишь таким настоящим.
— Я настоящий, — сказал я, но уже начал задумываться. — Кажется, да.
— Мне этого хватит. Идешь?
— Конечно.
— И мы сможем поговорить?