— Мы подумали, что не будем вызывать врача, — вдруг сказала она, уже сидя под одеялом. — Может, домашняя обстановка поможет тебе расслабиться. И тебе станет… ну, легче, — она улыбнулась. — Или ты сможешь доказать нашу неправоту.
— Угу, — Тим торопливо переоделся в пижаму, выключил свет и тоже влез под одеяло. Постель пахла Стефани, и он едва не поморщился. Он был дома. Но в безопасности себя не чувствовал.
Как только Тим вытянулся на кровати, Стефани перевернулась на бок, чтобы смотреть на него, и заставила повернуться лицом к ней. Она снова сжала его руки в своих и нежно улыбнулась:
— Спокойно ночи, сладенький, — шепнула она. — Я так рада, что ты вернулся.
Высвободив одну руку, она погасила лампу на прикроватной тумбе.
***
Тим спал плохо ― с трудом заснул и постоянно просыпался от каждого шороха. Дверь в их комнату осталась открыта, и он то и дело оборачивался, выглядывая в коридор. Ему казалось, что он слышит шуршание чьей-то одежды, такое тихое, что оно едва-едва нарушает тишину. Он напрягся и приподнялся на кровати, всматриваясь в темноту. В коридоре ему привиделась чья-то тень, и Тим весь подобрался, нервно сглотнув, и закрыл глаза на десять секунд. Открыв их, он выбрался из кровати и тихо подошёл к выходу из комнаты. Выглянул в коридор и сощурился, пытаясь рассмотреть примерещившуюся ему тень — но её нигде не было. В гостевой спальне тихо похрапывал Коннер, и Тим, прикусив губу, вернулся в постель.
Он повторял словно молитву, что ему просто показалось, что у него паранойя, что никто не бродит по его дому. Потом он ненадолго засыпал, и ему снова и снова снилось, как Ра’с оставляет одну лишь пыль от первого Призрака.
Джейсон Тодд в этих снах оборачивался и смотрел прямо Тиму в глаза, и кричал что-то, что Тим не мог расслышать. Он просыпался в холодном поту, вздрагивал и тут же замирал, снова вслушиваясь в тишину и всматриваясь в темноту.
Это повторялось несколько раз, пока не начало светлеть. Только тогда Тим сумел забыться коротким тревожным сном, чтобы проснуться от тихого скрипа. Стефани проснулась в восемь утра, села на кровати и теперь неторопливо потягивалась. Ещё полгода назад Тиму бы показалось, что это самое яркое, самое прекрасное зрелище в его жизни.
При свете дня его ночной испуг вдруг стал таким глупым и детским.
— Досыпай, дорогой, — Стефани надавила ему на плечи, пытаясь уложить на место. — Ты совсем не выглядишь отдохнувшим.
— Всё в порядке, — попытался возразить Тим. Стефани нахмурилась и покачала головой:
— Не заставляй меня снова угрожать, — шепнула она. — Ложись. Спи.
И Тим послушался. Он пролежал в кровати несколько часов, ворочаясь с места на место и пряча лицо в подушках, но спал всё ещё слишком тревожно.
Потом ему всё же пришлось встать и одеться, и попытаться нервничать меньше, и постоянно быть настороже. Коннер к тому моменту уже хлопотал в детской, расклеивая по стенам вырезанных Стефани бумажных бабочек, сама Стефани суетилась вокруг Таны, страдавшей мигренью, и всё это выглядело удивительно обыденно — почти как на рекламном проспекте или картинке в газете.
Он всё ещё не мог есть, и почти перестал говорить, потому что говорить было слишком сложно. После его тщетной попытки победить хотя бы один блинчик, Стефани отпустила его к Коннеру, и теперь они вместе собирали в детскую новую тумбочку.
Детская была глубокого фиолетового цвета, будто небо на закате, когда звёзды только начинают проступать, но солнце уже почти скрылось. Решение выбрать именно это цвет Стефани приняла сама, рассудив, что для неё пол ребёнка имеет слишком мало значения и она сделает всё, чтобы комната подошла и мальчику, и девочке.