Утром третьего дня, наше путешествие по раскаленным песчаным барханам внезапно прервалось торжествующим воплем существа, захватившего тело моего дорого отца. Не удостоив следовавших за ним семейство и верного помощника никаким разъяснением, он спрыгнул со своего верблюда, опрометью бросился куда-то прочь от проложенной тропы и скрылся за очередным барханом.
То было место истинного назначения нашей экспедиции, о котором отец, или тот, кто к тому моменту разъедал его сознание, не спешил никому сообщать, что, впрочем, не имело никакого значения, ведь результатом умелой работы сорока голодных до наживы бедуинов и мне и маманьке стало известно, что побудило отца совершить столь отчаянное путешествие, окончательно ввергнувшее его сознание в лабиринты сумасшествия.
Огромная фигура скорпиона, высившаяся над невесть каким образом, обнаруженным в бескрайнем океане песка входе в затерянный храм, символы и обозначения которого оставались загадкой абсолютно для всех участников экспедицией за исключением меня и маменьки, очень скоро донесли до нас что искала тварь, перевоплотившаяся в моего отца. Раскопки, начатые бедуинами по прибытию на место, были прекращены сразу по наступлению ночи, от того содержимое таинственного подземного хранилища оставалось для участников вылазки тайной, впрочем, как мне кажется, Лев Фёдорович, не возвращался в свой шатер и несмотря на всепроникающий холод ночной пустыни, провел всю ночь у самого входа в столь желанный для него мистический реликт.
Начало следующего дня выдалось суетным и достаточно мрачным. Виной всему было внезапное отсутствие одного из бедуинов, прошлой ночью решившего отлучиться из своего шатра. Не вернувшись к своему ложе до самого утра, абориген не оставил никакой записки, или обозначения о причинах своего исчезновения. Рублев, со свойственной ему задумчивостью и рассудительностью, предположил, что суеверный перс решил покинуть раскопки, дабы не тревожить древних богов, однако же для него оставалось загадкой, как человек сумел исчезнуть, не оставив ни единого сигнала о себе. Отец же мой, отслушав доклад Петра Афанасьевича, распорядился не задерживать остальную экспедицию и не отвлекаясь на эту оплошность скорее приступить к раскопкам. По его личным подсчетам, заваленный песками и разрушенными камнями вход в потаенный храм должен быть открыт к полудню и это событие значило куда больше нежели пропажа одного единственного суеверного недотепы.
Отсутствие одного участника экспедиции заметно снизило ту ретивость, с которой прошлым днем работали бедуины, однако же вскорости лопаты и кирки вновь засвистели над головами рабочих и наконец очередной глухой удар кирки и последовавший за ним грохот обвалившегося камня возвестил о свершении задуманного Львом Фёдоровичем. Таинственный вход, или скорее лаз, наконец открыл свое лоно пустив в свои недра раскаленный воздух жаркой пустыни. Тотчас в лица рабочих и всех, кто окружал огромный кратер вырытый рабочими, ударил затхлый воздух, наполнивший легкие отвратительным тысячелетним смрадом. Вонь стояла столь ужасная и нестерпимая, что все мое нутро буквально было вывернуто наизнанку, стоило мне вдохнуть чудовищный запах мистических катакомб. Лишь самые сильные в числе которых как ни странно оказался Лев Фёдорович стоические выдержали столь ужасный запах.
К моменту описываемых мною событий, солнце уже было близко к закату, от того, по настоянию Петра Афанасьевича, попыток спуска в отваренные адовы врата сделано не было. Лев Фёдорович сосредоточенно выслушал все неоспоримые доводы бывалого искателя приключений и заговорщицки улыбнувшись кивнул ему в знак согласия, тем самым отодвинув драматическую развязку нашего покаяния еще на один день.