Глупые. Всё-то они купить надеются.
— Я святая, не ведунья, — покачала Беатрис головой. — Я ни в жизнь ничего дурного не сделала. Мож и учёная: помогаю от бремени разрешиться, когда срок придёт. Но это, то, чего вы хотите, — детоубийство, тёмное дело. Не хочу грех на душу. Пусть кто другой его примет. Али священники всех травниц извели? Али кровью потом истечь боитесь? — Беатрис позволила себе улыбку. — Не желаете кровавую цену за грех прелюбодейства платить? Думаете одним волшебством откупиться?
Компаньонка аж подскочила на своём месте, хотела что-то злое выкрикнуть, но госпожа остановила её лёгким прикосновением к рукаву — не трать на глупую силы, мол. Тогда компаньонка лишь поверхностно вздохнула и подняла на старуху неприязненный взгляд.
— Госпожа и кровью заплатить рада бы, да ничто не поможет, — сказала.
Беатрис вновь покачала головой.
Избалованы все эти господа. Не получается у них что-то с первой же попытки — значит, и вовсе того сделать не нельзя. Считают, верно, что и Проведение должно им служить, как люди служат, и без всяких усилий — всё желаемое сразу в руки отдавать.
— А вы старайтесь. Что-то да поможет, — посоветовала Беатрис.
— Он не даётся. Любой отраве — не даётся.
— Тем паче не помогу. Знать, Богу не угодно.
Компаньонка растерянно покосилась на госпожу: что, мол, дальше? Анна поправила вуаль и кивнула, дав на что-то молчаливое согласие.
Компаньонка смутилась: ссутулилась, взгляд опустила, губу прикусила. И руку — как и до того — на грудь положила, туда, где под верхним платьем наверняка покоился крест.
— Не Богу то не угодно. Не Бог его хранит, — произнесла тихо и хрипло. — Как плод зародился — госпоже моей в храм ходу больше нет.
Она подняла взгляд. Влажный, испуганный.
Беатрис усмехнулась было: притворялась синьорина отменно. Да только и таких видали. И таких, что, грех свой оправдывая и убедить пытаясь, валили всё на демонов. Дьявол совратил, мол. А отродье его — уничтожить надобно, ибо дело то богоугодное… И впрямь надобно. Да только ложь Беатрис на раз распознавала, и не было средь тех женщин ни одной знакомой с нечистью.
Беатрис усмехнулась было… Но, не найдя у ног привычно мурлычущей рыжей кошки, опасливо покосилась на место, где ещё недавно висела расколотая подкова.
Где-то далеко за пеленой дождя снова громыхнуло.
Ложь на ложь не приходится. Да будет так. Пусть развлекутся синьорины да и старуху позабавят хорошей сказкой.
— И от кого же госпожа зачала?
Компаньонка, не ожидав такой быстрой перемены, пару раз глупо моргнула, но быстро взяла себя в руки: переглянулась с Анной, подобралась, начала рассказ:
— Брат госпожи на именины изволили в Венеции побывать у местного дожа на приёме. Нас взяли с собой. И там был… гость. По всему — герцог или князь. Он насмехался, громко и не к месту говорил и с дамами вёл себя… слишком смело. Некоторые из них даже смеялись в голос и руки его касались! Но все отчего-то считали его не дерзким, а очаровательным.
Синьор захотели с госпожой танцевать, и она с братского благословения пошла, хотя, видит бог, не хотела! Танцевали вольту. Танцор Их Светлость были прекрасный и мужчина сильный, красивый… очень. Госпожа мне рассказали, что вещи он говорил странные, но я и значения не придала — сама на него глядела да странности дивилась.
Ночью он к госпоже в покои явился. А по возвращению в Феррару у неё боли начались — одна из дам напасть и распознала. Травить стали отварами, да не помогло. В следующий вечер Их Светлость с визитом явились и снова к госпоже пришли. Просили заботиться о здоровье и глупостей не делать… А когда он из покоев выходил, знаешь, что сделал? Знаешь? В чёрного кота превратился!
Компаньонка умолкла и с благоговейным ужасом перекрестилась, Анна тяжело поворочалась на своих подушках.
Беатрис же рассказом совсем не впечатлилась. Старая песня. Ещё один стервец вёл себя при всех как человек, а потом возьми — и зверем обратись! Ни тебе тёмного таинства, ни тебе крестного знамения, ни святой воды, ни соли* — все как один перевёртыши, знамо дело, чтобы проверить нельзя было. Эка ловко!