Беатрис подожгла сухой стебель и бросила на дно. Травы занялись с треском и едва слышным свистом. Анна, сунувшая было хорошенький носик в колдовской круг, от густого насыщенного духа разразилась влажным кашлем.
Ещё одна любопытная, чтоб их всех…
Беатрис поморщилась, но промолчала. Время было дорого, а страх перед нечистым только сильнее подгонял.
— Боюсь-боюсь, — низко прошелестел демон, принюхавшись и распознав запах простейших крестьянских оберегов. Жёсткая его фигура вновь расслабленно смягчилась. Подумал, видно, на чудо она совсем не способна… И пускай.
Пускай. Беатрис до его колкостей и пронзительных взглядов больше не стало дела: мысли и руки её занимал застрявший между большим сундуком и печью ларчик.
Оглушительно громыхнуло. Чадящее пламя испугано затрепетало над оплавленными свечами, полынь почти уже истлела.
Беатрис порывисто вздохнула, сжимая в руках ингредиенты. Да простит её Всевышний за ведьмовское снадобье! Знания тёмные её ведьмой не делают, благо, добрых людей она ни в жизнь не проклинала, лишь на кого Бог укажет!
На дно серебряного блюда отправилась змеиная кожа и порченная калган-трава*, тут же жарко разгораясь и смердя.
Демон, снова поведя носом, подозрительно сощурился:
— Ты же дитя вытравить хотела. Что ты делаешь, ведьма?
— Уж я-то, что делаю, знаю. Знаю, не волнуйся, — Беатрис раскрыла ларец, опасаясь притрагиваться к тому, что в нём, пока не осядет порченный пепел. Вдохнула едкий дым, смахнула выступившие от колдовского жара пот и слёзы. Так надо, во славу святых предков, ради близкого Рая. — Коль один мёртвый ребёнок от Ада не отвратит — значит, всех изведу.
Недоумение сменилось в серых глазах давящей злобой. Нечистый метнулся было к проёму, но лишь разбил в щепки часть дверного косяка и вызвал торжествующий хохот Анны, что ещё сильнее его разозлил.
Демон дёрнул головой по-звериному. Прищурился, заприметив защитные руны. Усмехнулся. Руки Беатрис дрогнули под его тяжёлым острым взглядом, едва не упустив извлечённый из ларца пузырёк.
— Не будет дома, не будет и замка́. Ты сделала выбор, ведьма.
Перстни угрожающе блеснули в свете нового раската и камни в кладке с опасным стуком зашевелились.
Дьявол…
Анна разразилась стенаниями. Огонь вокруг серебряного блюда панически заметался, но пепел, мигая редкими искрами, наконец упокоился на дне, и Беатрис залила его тут же вспыхнувшим елеем.
К осыпающемуся потолку взвился яркий огненный столп. Запахло кипящим маслом, нагретым песком и палёным волосом.
Мерзко, но Беатрис, вдыхая этот смрад, ликовала.
Обманула, обошла, победила! Не успеет, бес, всё равно не успеет. Пусть хоть весь мир на них своей тяжестью обрушится — она своё дело сделает, не будь она Беатрис от святой крови!
В огонь отправился помеченный чернильно-алым кружевной платок. Стены содрогнулись. Анна вскрикнула и вцепилась в Беатрис мёртвой от ужаса хваткой, но та лишь с раздражением оттолкнула её и воздела руки к потемневшему пламени:
— Кровью заклинаю, кровью заклинаю, Асмодей, аггел*, да не даст больше всходов твоё семя, пока жива моя бессмертная душа! И будь проклят всякий, кто по грешной земле уже ходит — плотью от твоей плоти, кровью от твоей крови! И дух из него изойди! Аминь…
Беатрис упала-таки на колени, едва цепляясь за нить спутанного сознания. Огонь погас весь: от блюда и сальных свечей до забытого очага. Дрожь прекратилась. Дождь притих. Даже гроза теперь неразборчиво ворчала где-то в отдалении.
Стало до того тихо, что слышен был лишь отвратительный дух от всего сожжённого и осторожное дыхание. И эта гнетущая, почти что полная тишина вдруг разбилась о негромкий низкий смех — смех демона.
Он всё ещё не пересекал порога. Его обёрнутый в плащ силуэт очерчивала теперь полная луна, заключённые в перстнях огни бросали на дорогие ткани и запрокинутое лицо разноцветные колдовские блики.