— Бог мой, — выдохнул я.
— Сегодня у меня просто сдали нервы. Это ведь как… как быть его шлюхой. Я так отвратно себя чувствую после него. Мной пользуются. Стыдно. А страшней всего то, что мне нравится, когда он меня использует. Я это обожаю. А потом — ненавижу себя за это.
Когда она сказала «ненавижу себя», ее голос задрожал, и она расплакалась. Тихо хныкая, она наклонилась к рулю, едва не стукнувшись об него лбом. Мы проехали под уличным фонарем, и я увидел серебристые дорожки слез на ее щеках.
Не могу спокойно смотреть на плачущих женщин.
А плач Кэт и вовсе разбивал мне сердце.
Я опустил руку ей на плечо.
— Все наладится. Все в порядке.
— Нет, — помотала она головой. — Ничего не в порядке
Ее плечо дрожало от рыданий. Маленькое, теплое и гладкое. Сказать мне было больше нечего. А она все плакала и плакала, ссутулившись и обняв руль.
Моя ладонь скользнула вниз от ее плеча. Ощущать спинку Кэт сквозь шелк было приятно. Я верил, что утешаю ее, но сейчас — тешил еще и себя.
Успокоилась она не скоро. Хлюпая носом, вытерла глаза руками и, отпустив злосчастный руль, откинулась на спинку сиденья, едва не поймав мою руку в ловушку. Впрочем, я успел убраться вовремя. Кэт сделала глубокий вдох, неровный, хриплый — будто внутри нее легкие содрогались тоже.
— В общем, — подвела черту она. — Я готовилась к его приходу. Вымылась, как обычно. А потом, вылезая из ванны, посмотрела в зеркало… — Она покачала головой. Притихла. — Я часто вижу себя в зеркале, но сегодня все было иначе.
— Ты не видела себя в зеркале?
— Что? — Она позволила себе смешок — неплохо для человека, секунду назад рыдавшего в три ручья. — О, нет. Конечно же, я себя видела. В этом-то и проблема. Видела, да не понимала, что вижу. А этой ночью меня как по макушке хлопнуло. Я увидела ранки. Увидела, какой стала худой. Какой выгляжу уставшей. Только тогда я поняла, во что превратилась. В вампиров леденец. Полночный перекусончик. И поняла, что вот так вот пройдет остаток моей жизни, что это теперь моя судьба. Да и нет у меня больше жизни, как таковой. Я — его, и он меня уничтожает. Так что я не стала его ждать. Я просто убежала. Давно надо было так сделать. Есть такие вещи… с ними уживаешься очень-очень долго, даже если понимаешь, насколько они ужасны, но потом переходишь черту и понимаешь, что нужно это все прекратить… даже если через свой труп.
— Как думаешь, он захочет убить тебя? — спросил я.
— Если у него не выйдет поиметь меня снова, конечно, он убьет меня. Но не думаю, что он захочет меня потерять. Подумай — этот парень может заполучить кого угодно, но приходит все время к одной мне.
— Понимаю, — кивнул я.
— Вот видишь, какой я подарок.
— Как думаешь, он влюблен в тебя?
— Нет. Ты издеваешься? Если то, что он со мной делает — проявления его любви, не хотела бы я узнать, как он ненавидит.
— Но он возвращается снова и снова.
— Не знаю, что он во мне нашел. Может быть, я напоминаю ему кого-то. Потерянную возлюбленную из его трансильванского прошлого.
— Так он из Трансильвании?
— Это была шутка, Сэмми.
— А.
— Не знаю я, откуда он взялся. Может, из самого ада. С радостью бы отправила его обратно. Если повезет — в течение этого часа отправлю.
Часы на приборной панели показывали 23:05.
— Я думал, ты хотела, чтоб я его туда отправил.
— Будем работать вместе. Я отвлеку его, ты к нему подкрадешься.
— И с чем же?
— У меня заготовлены и молоток, и кол.
— Господи, — пробормотал я.
— Можешь спрятаться в шкафу в моей спальне.
— Похоже, у тебя все давно продумано.
— Я весь этот год строила планы по его устранению. Я пыталась его устранить. Все шло коту под хвост. Его нужно застигнуть врасплох.
— Разве у вампиров нет экстрасенсорных способностей? — спросил я.
— А что, должны быть?
— По иным слухам, водятся.
— Если Эллиот — экстрасенс, он хорошо скрывает это.
— То есть ему не явится заранее образ меня, прячущегося в шкафу?
— Он может ощущать, что что-то не так. Но крайне условно. И, как правило, он всегда сосредоточен на одной только мне. Ему не придет в голову лезть в шкаф с подозрениями.