Стук колес становился громче и яснее, и наконец из-за угла показался полицейский экипаж. Штольман обернулся к цыгану.
— Завтра утром будь поблизости от кабака. А теперь ступай.
Захару не нужно было повторять дважды, парень шустро развернулся и скрылся в тени глухих переулков. «Черных!» — Штольман кивнул подчиненному, притаившемуся за углом, которому было велено сменить мундир и фуражку на жилетку и картуз, и тот проворно шмыгнул следом.
— Яков Платоныч, вы что же, цыгана отпустили? — Коробейников, спрыгнув с едва остановившейся пролетки, растерянно поглядывал в направлении, в котором скрылся вышеупомянутый объект.
— Да, у нас на него ничего толком не было.
— Как же так? Его же взяли на месте…
— Антон Андреич, так надо. Привезли?
— Да. Заводите, — приказал Коробейников городовым и встревоженно посмотрел на начальника. Сам давеча говорил, что руководствоваться надо фактами, да уликами, а не лирикой всякой, и вот те на. Прибавив шаг, он догнал начальника и продолжил доклад: — Взяли одного Терентьева. Нимфы на месте не было, о местонахождении ее говорить отказывается. Фургон весь перерыли – драгоценностей нигде нет. Вот, — протянул он бумажный конверт, — все, что нашли, в том числе и на господине Терентьеве.
Штольман высыпал содержимое на стол, и его внимание сразу же привлекли золотые часы, украшенные бриллиантами. А на внутренней стороне крышки красовались витиеватые инициалы «К.А.С.»
— Косанский Артур Степанович, — проговорил сыщик и улыбнулся. — Ведите сюда Терентьева.
Фокусник удивленно вскидывал брови, разводил руками и уверял, что понятия не имеет, кто такой Косанский. Брегет он честно выиграл в покер у какого-то прощелыги. Имени его не помнит, но вид у него был такой, что вполне мог и спереть часы у предыдущего хозяина. Штольман видел, что он на ходу сочиняет, профессиональное чутье и природная интуиция ни раз помогали ему разглядеть обман за красивой и складной историей. Терентьев, полагая, что у полиции на него ничего нет (иначе бы уже предъявили), откровенно развлекался, пока отведенное следователю время неумолимо утекало сквозь пальцы. Сдержанность всегда была одним из достоинств Штольмана, одной из его сильных сторон, однако, то ли сказывалось постоянное напряжение последних дней, то ли недосып, но теперь самообладание его подвело.
— Встать!
Игнат Николаевич осекся от столь резкого и враждебного приказа, непонимающе покосился на Коробейникова, но, не найдя в его лице поддержки, вновь встретился с прямым и полным неприязни взглядом сыщика и все же подчинился. Штольман подошел к нему вплотную, поднял руку и бесцеремонно отвел его подбородок в сторону.
— Что вы себе позволяете? — взбрыкнул Терентьев, выворачиваясь.
— Расскажете, любезный, откуда у вас две царапины на шее? — следователь вновь отошел от него на несколько шагов.
— Да, бог их знает, откуда, — хмыкнув, он беспокойно забегал глазами от Штольмана к Коробейникову и обратно. — Может, Нимфа царапнула.
— И часто она наносит вам подобные увечья?
— Каждую ночь, — огрызнулся Игнат Николаевич. — Как кошка она у меня.
— А не припомните третьего дня тоже Нимфа вам в горло цеплялась? Или быть может Настасья?
— При чем здесь Настька вообще. Она не в моем вкусе.
— А что в вашем вкусе, позвольте полюбопытствовать? Девушек беззащитных в корыте топить?
Больше приступной самонадеянности и чувства вседозволенности у подобных индивидов Штольмана раздражала только их трусость, когда наступал момент ответить за свои поступки. Следователь с презрением посмотрел на подозреваемого и продолжил допрос:
— За что же вы так с Митяем обошлись? Подставили товарища, убили Марго его руками.
Терентьев попятился назад, но наткнулся на стул и плюхнулся на него, растерянно моргая.
— Что это вы пытаетесь повесить на меня? Я никого не убивал!