— Той ночью к нам в лагерь забрел местный пижон – Миронов, светил часами золотыми, деньгами сыпал – Никитку в слободку за настойкой посылал. Ну, мы и решили, пока он здесь, домой к нему наведаться. А когда уж переоделись, на задворках на Настьку наткнулись. Какой черт ее туда понес? Догадалась она, что цыгане нас искали. Сказала, что нам следует все вернуть, или она Кузьмичу расскажет. Мол, мы всех под каторгу подводим. Они с Нимфой сначала языками сцепились, а потом за волосы стали таскать. Я вмешался, оттолкнул Настьку, она упала на корыто.
Терентьев взглянул на Нимфу, та молчала, но не сводила с него глаз.
— Я не знаю, что на меня нашло, но я увидел в этом решение проблемы. Я окунул ее голову в воду.
— Нет, Игнаш, не надо, — у безжалостной и жестокой с виду хищницы по щекам потекли слезы. Она смотрела на сидящего рядом мужчину с такой любовью и благодарностью, на которые, казалось, было не способно ее черствое сердце. — Я стреляла в полицейского.
— Что?
— Мне уже не избежать наказания. Не надо брать мою вину на себя.
— Нимфа…
Она отвернулась от своего любовника и снова с вызовом глядя на следователя продолжила:
— Я убила Егорову. Игнат пытался нас расцепить. Она боролась, поцарапала ему шею, сорвала у меня накладную бороду. Потом он помог мне оттащить ее на луг.
— Марго видела, как вы возвращались оттуда, — вставил Штольман, в очередной раз показывая, что полиция уже в курсе всего.
— Значит, она все-таки проболталась, — усмехнулась Нимфа. — А ведь требовала тысячу рублей за молчание. Игнат хотел откупиться. Говорил, заплатим и сбежим. Но я решила иначе – свидетелей нельзя оставлять в живых: или шантажировать будут, или сдадут. Я подменила ей туфли.
— У Настасьи за корсетом был найден рубин, — напомнил Штольман.
— Цыганский камень. Я хотела, чтобы и цыгане, и полиция думали, что она воровка, и перестали искать меня.
— А брегет господина Миронова вы подкинули, чтобы перевести подозрение на него?
— Да, — отозвался Терентьев. — После смерти Марго, когда там началась суета, я обыскал ее фургон. Искал свои часы, ну то есть эти, цыганские, а нашел две штуки.
— Где драгоценности? — Яков Платонович задал единственный вопрос, на который до сих пор не знал ответа.
— У нас их нет, — ответила Нимфа. — Продали, а деньги потратили.
— Очень в этом сомневаюсь, — не поверил следователь. – Вы собирались бежать, а в предусмотрительности вам не откажешь.
Терентьев тяжело вздохнул и потер лицо руками, будто заставляя себя замолчать, будто намеренно закрывая рот ладонями. Штольман чувствовал, что фокусник теперь слабое звено этой цепи. Он уж было хотел надавить на него, как вдруг Анна вскочила со своего места и, подбежав к задержанному, схватила его руку.
— Что? – опешил тот и вырвал руку. — Что ты делаешь?
— Госпожа Керимова? — позвал Штольман и осторожно покосился на несколько пар глаз, с любопытством уставившихся на нее. Ему казалось, что она себя выдает – ведь совершенно очевидно, что она ведет себя как Анна Викторовна. Подсознательно пытаясь прикрыть ее от посторонних, он, придерживая ее под локоток, отвел в сторонку и тихо спросил: — Что вы увидели?
— У него грязь под ногтями. Земля. Марго мне кое-что показала. Я только сейчас поняла. Кажется, я знаю, где драгоценности. Они зарыли их под фургоном со змеиным орнаментом. Зеленые змеи вокруг красного столба.
— Антон Андреич, — Яков Платонович повернулся к помощнику, — берите городовых и поезжайте в цирк. Ищите клад под фургоном со змеиным орнаментом.
На этих словах Нимфа непонимающе глянула на Игната, затем снова на следователя и, наконец, обреченно опустила голову. А в следующий момент дверь распахнулась, и в кабинет влетел запыхавшийся взволнованный господин Миронов-младший.