О да! Я теперь читала газеты! Пусть я и раньше грешила этим втайне от батюшки, но теперь делала это открыто. Еще одна милость нашего сюзерена. Он ввел мне в обязанность читать не только корреспонденцию, но и прессу! А после идти к нему с докладом о событиях, которые мне показались значимыми. На это было выделено три дня в неделю, когда барон Хендис занимался тем, что должна была делать я, мне же полагалось насыщаться новостями, чтобы после выбрать важные и доложить о них монарху.
— О семейных торжествах и печалях мне докладывать не надо, — сразу известил меня государь, жирно перечеркнув колонки, которые считал лишними.
Он вымарал всё, что было ему неинтересно, оставив всего несколько статей, касавшихся политической и экономической жизни Камерата и наших соседей. А такие вещи, как высказывания критиков о культурной жизни столицы монарха волновали мало. Их я читала для себя, но на доклад выбирала только то, что ему было нужно.
Элькос не удержался от добродушной шпильки, когда увидел, как мне в кабинет несут небольшую стопку газет, Хендис просто махнул рукой. Он вообще уже перестал удивляться чему-либо и принимал причуды своего господина спокойно. «Лишь бы работать не мешал». Кстати, за вот эту-то новую обязанность Его Величество и был награжден поцелуем в щеку.
— А если бы подарил вам ожерелье? — полюбопытствовал государь.
— Мне было бы приятно ваше внимание, — ответила я.
— Но поцеловали бы?
— Если бы ожерелье было обернуто в свежий номер «Глашатая», то непременно, — с иронией ответила я.
— Пожалуй, я теперь всё буду оборачивать в газеты, — усмехнулся король, на том тогда разговор о поцелуях и закончили.
Однако я вновь увела вас из театра, а между тем приблизился антракт. Наверное, за кулисами опять замерли, ожидая, что будет дальше, но король уходить не собирался, лишь подал мне руку и вывел из ложи с намерением размяться.
— И как вам спектакль, государь? — спросила я с любопытством.
— На удивление, нравится, — отозвался он. — Без пафоса и страданий. Весьма легкий сюжет, как раз для отдыха. К тому же во всей этой истории мне почудился знакомый дух, если можно так выразиться. Я смотрю на сцену, а чувствую вас.
— Меня? — искренне удивилась я. — Не понимаю.
— Да что же тут непонятного? — отозвался Дренг, шествовавший со своей дамой за нами: — Озорство постановки свойственно вам в полной мере, ваша милость, конечно, когда вы не превращаетесь в хищницу, выгрызающую мужские души.
Король обернулся к нему, признаться, и я ощутила оторопь и недоумение, и его сиятельство возмутился: