Павел проворно подскочил и отключил будильник — хуже его звука в мире не было ничего. Перед глазами расплывались по углам остатки сна. Последними исчезли черные дужки.
«У карих глаз не бывает таких ярких дужек, — думал Павел, перебираясь через тумбу. — Сразу нужно было понять, что это сон, и приняться за дело».
Он вывалился в коридор, сделал шаг и оказался в ванной. Холодный душ, наспех зажаренная глазунья, на часах 5:47. Он трижды провернул ключ в замке и замер перед кнопкой лифта, сверля глазами часы на запястье. 6:01. Павел нажал на кнопку вызова, а по телу пронеслась волна воспоминаний из сна, будто дежавю. Всегда как по часам, думал он, вжимаясь пальцами в металлическую облицовку у дверей лифта.
«Просто будь там…».
Двери раскрылись.
Лифт — место уединенное. Было даже как-то услышано мнение, что лифт — место более уединенное, чем уборная. Мы не любим встречать в лифте соседей. К курьерам относимся с бóльшим снисхождением, но все равно предпочли бы проделывать свой путь в несколько этажей в одиночку.
Двери лифта распахнулись, озарив лицо Павла слабым светом. Тусклый и чуть подрагивающий из-за плохо вкрученной лампочки, он все же был светлее догорающего светильника на лестничной клетке. Девушка стояла в углу кабины, уставившись в экран смартфона. От экрана, к слову, света было больше, чем от лампочки в кабине и от исчезающего света в светильнике над дверями квартир. Девушка бегло подняла взгляд и снова уставилась на экран. Павел вошел в кабину лифта, не выпуская из виду ее лицо. Когда двери с грохотом захлопнулись, а где-то над головой заскрипел трос, Павел пробежал глазами по всему ее телу, пытаясь вспомнить его во сне. Теперь сарафан, что он видел часом раньше, казался пощечиной. На девушке была белая футболка, любовно облегающая ее грудь и плоский живот, без единого узора, куда там розовой клетке. Не было видно ни одного «опознавательного знака», но зоркий глаз Павла легко узнал «Chanel», брюки, того же бренда, обтягивали стройные ноги черной, угольной тканью.
«Как же ты мог увидеть на этом лощеном теле задрипанный сарафан?» — усмехнулся про себя Павел.
Каждый день — новый гардероб. За последний месяц Павел ни разу не видел хотя бы одной повторяющейся детали из него.
Одну ногу девушка выставила вперед, опершись на каблук, словно демонстрируя красоту стараний Кристиана Лубутена; на ее запястьях сверкали часы на тонком ремешке и браслеты.
— Турандот, — сказал Павел.
Голос дрогнул на выдохе. Он надеялся, что она этого не заметит. Он знал, как держаться даже в самом изысканном обществе. Он знал, как убедить людей, которые звали его другом, в своей значимости. Он знал о важности харизмы и сдержанности чувств. Павел оперся на поручень за спиной и приосанился.
— Турандот, — увереннее повторил он.
Девушка посмотрела на него… внимательно. Впервые с тех пор, как он ее увидел утром в лифте. Впервые с тех пор, как он стоял в подъезде, глядя на часы, и высчитывал момент, когда нажать на кнопку этого самого лифта, чтобы она оказалась внутри. Впервые с тех пор, когда он нашел нужное время. Шесть часов, одна минута, двадцать пять секунд. Если кто-то из соседей между этажами не решит нарушить свой график.
— На Тверском бульваре, — кивнула девушка.
Павел кивнул в ответ. Кивнул сдержанно, пряча чувство в груди, где черная рука истины его возможностей сжималась в кулак, хватая острыми когтями легкие.
— Да, Турандот, — повторил Павел с уверенностью в голосе, какой не было еще никогда. — В семь. Сегодня.
Она сунула смартфон в карман брюк; теперь он выпирал чуть левее того места, куда Павел уже много месяцев до дрожи в пальцах, до спазмов внизу живота хотел забраться, и улыбнулась ему.