Вэйлон знал, что сейчас будет происходить очередная истерика, поэтому поторопился освободить комнату. Выйдя, он столкнулся с двумя санитарами и девушкой. Взгляд ее огромных синих глаз стрелой прошел на вылет. Никогда прежде он не видел подобного. Ее волосы вороньего крыла, были заплетены в косу, что лежала на плече, едва касаясь маленькой груди. Вся она больше походила на ребенка, нежели на взрослую. Щуплое тело, тонкие плечи, узкие бедра, одежда буквально болталась на ней. Ее кожа была болезненно-бледной, из-за чего контур губ терялся. Вэйлон не сразу понял, считает ли он ее красивой, но то, что она была необыкновенной это точно. Она из тех, кого увидев раз, запомнишь навсегда.
Самым удивительным было то, что она не сопротивлялась. Пациенты, как правило, устраивали истерики, кусались, кидались, кричали, плевались и прочие прелести поведения нездоровых людей. Она же сохраняла титаническое спокойствие. Но что тогда она делает в карцере?
-Проходи, — один из санитаров подтолкнул ее к двери.
Чувствуя взгляд всем телом, Вэйлон посмотрел на дверь в палату Эдди Глускина. И увидел его таким впервые. Лицо жениха было вытянуто в гримасе удивления. Рот слегка приоткрыт, а глаза широко распахнуты. Он не моргал с несколько минут, пока новенькую провожали в ее камеру. Затем его губы расплылись в широкой улыбке, от которой Парку стало настолько страшно, что тошнота поступила к горлу.
Программист вспомнил, почему именно Глускина снова вернули в карцер. Две недели назад, этот товарищ выдавил глаза пациенту, посчитав его очередной неверной его избранницей.
Не только он приходил в ужас в его присутствии, но и почти что все пациенты, не считая ребят вроде Криса Уокера или Фрэнка Манера.
Девушка прошла внутрь помещения, где санитары сняли с нее смирительную рубашку, резинку для волос и проверили на наличие посторонних предметов.
Парк стоял как вкопанный глядя на нее, на Эдди, снова на нее.
-Вы свободны мистер Парк, — обратился к нему Кристонс, не весть, откуда взявшийся. — Вы ведь все наладили?
-Да, разумеется, — вернулся к реальности Вэйлон. — Новый пациент?
-Да, — кивнул доктор. — Это Вам не хухры-мухры. Между прочим, артистка театра оперы и балета — Виктория Блейк.
-Такая молодая и сюда попала, — скорее констатировал, нежели спрашивал программист.
-Бедняжку преследовал назойливый поклонник, — начал рассказ врач. — Отвергнутый ею, он устроил самосожжение прямо на ее глазах в ее доме. Она немного пострадала в пожаре, а вот семью ее спасти не удалось. А как пришла в сознание, решила покончить собой. Вот и оказалась здесь.
-И сразу в одиночку?
-А как иначе, она может нанести себе вред.
Парк с сожалением кинул на девушку взгляд. Она вела себя так, будто никого кроме нее здесь не было, игнорируя происходящее.
Зато за всех присутствующих был Эдвард Глускин. Мужчина был крайне возбужден и обеспокоен присутствием нового пациента. Он долгими часами стоял у маленького окошка, в ожидании, когда Виктория замаячит в своей палате.
Транквилизаторы, вводимые ей, постепенно теряли свои свойства, и она могла чуточку прийти в себя. Развалившаяся из-за отсутствия резинки коса, распустила пряди, окутывая ее всю. Понемногу привстав, Блейк не совсем понимала, что происходит и где она. Тело ныло от одной и той же позы. Потянувшись, балерина рассматривала собственные руки и ноги, словно видела их впервые. Девушка встала с кровати, что больше походила на металлические нары. И принялась разминать затекшее тело, исполняя балетные упражнение.
Эдвард словно в кататоническом ступоре смотрел в маленькое окошко, позабыв моргать.
Она же не замечала его, концентрируясь на себе. Встать на носок без пуант было почти невозможным, и Виктория разорвала наволочку подушки, намотав ее на ноги.