Полковник зашел через час. Цокал языком, качал головой и боязливо косился на безобидную на первый взгляд находку. Щупал шрам на груди Стейна, будто поверить не мог. Разглядывал на свет древко обломанной стелы. А потом велел с рассветом к главе Святого ордена ехать, лошадей не жалея. И отчего-то Стейну показалось, что не славы ради гнал их полковник Мейсон к святым отцам. Знаки напугали. И руны, читать который Стейн не умел.
– Заверни в сукно и спрячь, – велел он Элдару. – Завтра свезем в столицу, сдадим Ордену из рук в руки. Пусть сами с ней разбираются. Придворного мага позовут, проверят штуковину эту. А сегодня спать. Устал...
И будто эти слова подтверждая, веки Стейна налились тяжестью и решительно закрылись.
– Хорошо бы вторую... – мечтательно вздохнул Элдар, думая, должно быть, об обещанной награде.
– Хорошо бы. Но у нас только одна. А на земли дикие без приказа я больше не сунусь. – Стейн улегся на лавку, как был, в окровавленной рубахе, и руки за голову закинул. Зевнул, радостно отмечая, как же хорошо все же жить. Поленья в печи трещат, Элдар стучит посудой, за стеной ворчит Рон Вырви Глаз. Сам Стейн почти уже спит, когда друг соглашается довольно:
– И то верно. Может, за одну половину награды дадут.
Стейну и того хватит.
***
Снилась Стейну река. Гнутые ветви горбатых ив, склонившиеся к воде. Низкое серое небо с рваными облаками. Ветер холодный, а Стейн в рубахе одной, и та на груди порвана – в районе сердца, где стрела прошла. Пальцы тянутся пощупать лиловый шрам в виде розы, оставшийся на помять о чуде. Кожица на том месте нежная, слегка сморщенная, отчего-то хочется шрам укрыть, спрятать, и Стейн кутается в полы рубахи.
Зябко. Рябь по воде, а сама вода в реке черная, мутная, пугающая. На всякий случай Стейн от кромки отступает, пятится – ближе к стволу ивы, желая укрыться под ней и от пугающей воды, и от ветра, и от ощущения, что за ним кто-то наблюдает.
Наблюдали.
На нижней ветке прямо напротив глаз Стейна сидела ворона и таращилась на него черными глазами-бусинами. Показалось, глаза эти в самую душу смотрят, и Стейн дрогнул, не выдержал игры в гляделки. Моргнул. А ворона каркнула и в лицо ему кинулась. Забила черными крыльями по щекам, целясь когтями в глаза. Стейн глаза прикрыть успел и от неожиданности на пятую точку приземлился. Стыдно стало за необоснованный страх, и Стейн, чтобы хоть как-то перед собой реабилитироваться, строго на ворону крикнул:
– Кыш, адово отродье!