— Головы… кружили… ой… всё, я не могу…
Густав сделал то единственное, что делал все эти годы, когда не понимал собеседника, — вежливо ожидал, пока тот успокоится. Матильда отсмеялась, утерла навернувшиеся слезы и совершенно счастливая подытожила, беря в руки очередную стопку бумаг со стола:
— Знаете, я давно уже так не веселилась. Это точно лучший урок немецкого в моей жизни. Продолжим? Снова Бавария, или дальше меня ждет крайне опасная для столь юных девиц сценка в венской опере?
Густав побледнел — рука дамы несколько промахнулась мимо учебных материалов и ловко выхватила его жалкие попытки писать стихи. Пока он раздумывал, как повежливее их изъять, она вчиталась. Брови поползли вверх. Взяла лист с глаголами. Сравнила почерк. Уставилась на стряпчего с немым вопросом.
— Ну, у меня не получилось посвятить должное количество времени подготовке во многом именно потому, что я помнил, кому собираюсь преподавать… И пытался как-то унять мысли. Итог вы видите. Простите.
Она снова посмотрела на стихи. На него. На стихи.
— Однако. Напишите тут что-нибудь.
— Где?
— Тут, на листе. Любое слово.
Неуверенной рукой он вывел под стихотворением «Матильда». Почерк совпадал.
— Как у вас это вообще получается? В эпистолярном жанре ваша горячность буквально сбивает с ног, а по факту вы стараетесь держаться от меня на столь почтительном расстоянии, что я уж ждала, когда и вовсе из комнаты выйдете.
— Простите. Я просто впервые… Впервые влюблен. И несколько растерян.
Она снова протяжно на него посмотрела.
— Вот как? Знаете, я начинаю подозревать, что вы даже не кривите душой, — она кивнула на стихи. — Могу взять их с собой?
— Боюсь, они недостаточно хороши для ваших глаз…
— И кто так решил?
— Простите. Конечно, если желаете — они ваши.
— Чудесно. С вашего позволения, ознакомлюсь дома. Что дальше?
Когда Матильда ушла, Густав закрыл дверь и чуть ли не съехал по ней вниз. Руки тряслись, а сердце билось где-то в горле. Кажется, сударыне понравился урок? Уходила она явно в хорошем расположении духа. На секунду мелькнула мысль, что теперь, имея на руках его бессвязные попытки стихоплетства, Матильда может высмеять беднягу стряпчего прилюдно. Но и эта идея не столько пугала, сколько грела: для подобного поступка их придется прочесть. Густав попытался собраться и взяться за учебники снова — второе занятие назначили на утро воскресенья, — но стул, на котором сидела ангел, аккуратно отставил в сторону: даже коснуться его пока было чрезмерным переживанием.
========== Глава 2. В бедности и богатстве ==========
Утром воскресенья стряпчий застал Матильду в некоторой задумчивости: та взглянула словно сквозь него и хмуро велела слуге выйти. Но стоило створкам дверей сомкнуться, как лицо ангела преобразилось, будто оттаяло, и она, хихикнув, за руку потянула своего незадачливого учителя к трюмо.
— Смотрите, что я сделала!
Густав несколько оторопел. Перед ним лежал красивый, переплетенный лентами альбом, на первой странице которого был вклеен высушенный ирис. На остальных — старательным округлым почерком переписаны его вирши, щедро сдобренные милыми виньетками.
— Стихи мне понравились. Вы забавный. О, сядьте к окну, попробую набросать ваш профиль.