— Как вам?
Это всё еще был кофе, приготовленный ангелом для него. Надеясь, что лицо не выдает ощущений, Густав поспешил заверить:
— Спасибо, безмерно польщен вашими стараниями.
Ну, по крайней мере, он не покривил душой. Матильда вернулась к упражнениям, а стряпчий, скрепя сердце, снова сделал глоток. Абсолютный кошмар. Наверное, будь в напитке яд, он и то стал бы слаще. Желание отодвинуть чашку подальше и никогда больше не брать в руки практически завладело сознанием, но… Но он смотрел на своего ангела, вспоминал нежное касание рук, горящие энтузиазмом глаза и просто не находил в себе сил так поступить, даже будь это и вправду ядом. Густав отпил вновь. И еще. Закончив, наконец отставил чашку и перевел дух. Испытание позади. Он выдержал. И тут же поймал на себе оценивающий взгляд:
— Вам понравилось? Хотите добавки?
Чувствуя, что настал его смертный час, Густав кивнул.
Пожалуй, на второй чашке стряпчий уже начал смиряться. У напитка нашлись свои плюсы — он прекрасно прояснял сознание, выдергивая из сладких грез. Заставлял задуматься о Матильде с новой стороны — по всему выходило, что в приготовлении кофе, пусть и посредством самоварного кофейника, она была не сильна. Отчего тогда пыталась? Старалась проявить гостеприимство? Или, наоборот, давала понять, что ему тут не рады? Ставила на место? В любом случае главное оставалось неоспоримым — этот кофе был сварен специально для него, передан нежными ручками и с улыбкой. Отказаться от секунд счастья, когда на него столь лучезарно смотрят, подавая напиток, Густав не мог.
Еще две чашки и шесть упражнений спустя Матильда попросила перерыв и налила кофе и себе. Отпив, тут же выплюнула, не заботясь о манерах, и выхватила кружку из рук Густава. Принюхалась. Попробовала. Плюнула снова. Воззрилась полным возмущения взглядом:
— Почему вы не сказали, что получилась несусветная дрянь? Его совершенно невозможно пить!
— Но вы сварили его для меня…
— И что? Это же гадость!
Густав молчал, глядя в пол. Она подошла ближе, наклонилась и заглянула ему в глаза.
— Было очень невкусно, так? Зачем вы пили? Не надо такое терпеть, я вас прошу.
— Но вы предложили…
— И что? А если бы я вас в окно прыгнуть попросила?
Он поднял голову, выдержал долгий взгляд и честно кивнул:
— Прыгнул бы.
Матильда лишь покачала головой в задумчивости.
— Вы очень странный.
Оставшееся время урока Густав переживал, не разгневал ли сударыню, и внутренне уже ожидал, что в конце ему прямо скажут — в услугах более не нуждаемся. Заметив волнение своего учителя, Матильда ненадолго прервалась, протянула руку и поправила в очередной раз выбившуюся из-за его уха прядь. Посмотрела с наигранным укором.
— Ваша исполнительность меня, конечно, радует. Но давайте всё-таки не во вред себе, хорошо? А то обижусь.
— Конечно.
— И не грустите. Я придумаю какую-нибудь мелочь, пустячок, в качестве извинения. Вы, главное, в пятницу обязательно приходите, хорошо? Я буду очень-очень ждать.
Тем же вечером лакей доставил коробку. В ней были изумительной работы горчичные перчатки тонкой замши и записка знакомым округлым почерком: «Раз уж вы собрались делать всё, чего бы я ни потребовала, обратим это в пользу. Примите мой подарок. В противном случае крайне меня обидите». Густав вновь подивился её тонкому вкусу — цвет и вправду ему шел, но, примерив, вернул пару в коробку: такое сокровище надлежало не носить, а хранить.
Еще две недели спустя, когда уроки настолько вошли в жизненную рутину Густава, что руки его почти перестали трястись при передаче подопечной бумаг, неожиданно возникла заминка с выбором даты следующего занятия.