По голосу его и по глазам, было ясно – считает, что каждый слышал о нем. О демоне священного Ниппура, города, где сплетаются все дороги земли черноголовых.
Но об этом чужаке никто не рассказывал Лабарту, и имена других демонов держались в тайне. Лишь родители и Энзигаль – вот и все, кого он знал. Остальные были частью испытания, тенями по ту сторону одиночества, за маревом горизонта.
И кем бы ни был Эррензи из Ниппура, он преступил закон, который нельзя нарушать.
– Ты не спросил меня и пил кровь на моей земле, – сказал Лабарту.
Чужак склонил голову набок, прищурился, а когда заговорил, казалось, что выбирает ответ, слово за словом.
– Я слышал, хозяева Лагаша покинули свой город.
Я не знаю о нем, но он других демонов знает.
– Я сын Шебу и Тирид, – повторил Лабарту. – Этот город – мой.
– Я не знал об этом, – сказал Эррензи. Его жесты были под стать голосу – раздраженные и резкие. – Откуда было знать, если ты не появлялся?
Сплетенные жизни города, сеть каналов, шепчущий тростник на берегу и прозрачный вечерний воздух, – все отдалилось. Осталось лишь уходящее солнце, горело в крови, звало. Алый свет растекался по земле, звон, незнакомый и долгожданный, переполнял слух, захватывал душу, – сейчас, сейчас, вот он настал, миг первой битвы.
Ярость сдержать труднее, чем жажду – но Лабарту сумел.
Он должен был услышать, что еще скажет Эррензи из Ниппура.
Девушка, стоявшая за спиной у чужака, подалась вперед, словно хотела прижаться к своему хозяину, – но замерла, не коснувшись. Цветок в ее волосах был окрашен закатом, а темные глаза переполнял страх.
Но другой страх, не тот, что у всех женщин Лагаша.
Лабарту улыбнулся, глядя на нее.
Может быть, мне не придется драться… Мы не связаны родством, но эта женщина может связать нас. И демонов Лагаша вновь будет трое, как прежде.
Все еще улыбаясь, проговорил:
– Красавицу ты оживил своей кровью, Эррензи из Ниппура.
– Тику моя! – ответил чужак, и голос его звучал так же резко, как прежде.