— Ты чего грустишь-то? — прервал его размышления Иван — его «как бы родственник». — Ехать неохота? Мне тоже. Ребята вон, на Ай-Петри идут, а мы на «всё включено», тоска.
***
Последний раз вот так, своей семьёй, но без тёщи, они отдыхали лет пятнадцать назад в санатории «Россия» в Сочи. Тогда маленький Ванька, только переступивший порог большого, слегка запылённого номера, громко спрашивал обалдевших от поездной грязи родителей:
— А теперь можно орать и визжать?
— Конечно! — тогда ответила его мать, — только с папой на улице, а я пока приму душ!
Ощущение дежавю появилось задолго до подъезда к отелю…В самолёте, пытаясь перекричать предвкушающих турецкое застолье пышных мамаш, верещали их многочисленные отпрыски. Пахло лёгким перегаром, а один из двух имевшихся туалетов засорился, и излучающие на лицах счастье стюардессы, все три полётных часа пытались слить его содержимое. Ощущение той плацкартно — поездной грязи накрывало волнами.
Наконец, они прибыли и их сопроводили в главный аркадный зал, с помпезными колоннами и почти натуральной мраморной облицовкой. В нём преобладал цвет свежепосоленного лосося. Тёща любила рыбу, считая, что она идеально подходит для её возраста, и умела ее солить. «Ешь омегу-три, жирные кислоты, и кожа не будет стареть», — поясняла она дочери. Прокурор ещё раз посмотрел на стены отеля—дворца и содрогнулся.
Он не понимал: ну почему его душит золотая отделка мебели, хрусталь люстр, секьюрити…
В этот момент руки коснулся Дмитрий.
— Посмотрите направо, — лаконично сообщил приблудный ребенок.
Прокурор резко развернул корпус.
На него с неподдельным ужасом смотрели немцы. Те самые, два года назад счастливо отправленные в Мюнхен.
Со звуком театрального выстрела упал чей-то чемодан.
— П-приехали, — сказал Иван.
— Du lieber Himmel! (Господи ты, Боже мой!), — прошептала Ирен.
— Das ka
— Бля, — вымолвил прокурор…
***
За ужином обе семьи сидели за укутанным в белоснежную скатерть большим столом турецкого ресторана. Их состояние на данный момент с трудом поддавалось описанию. Некоторое представление о владеющем ими смятении может дать, например, эпизод со сборами.
За полчаса до обговорённой встречи Ирен, надевая любимый красный сарафан, сообщила отражению в зеркале:
— Хоть без шляпы и перчаток, но иду на великосветский воскресный ужин. Хенрик, надеюсь, ты в смокинге?
Дети переглядывались и недоумённо оценивали пребывающую в явном помешательстве мать.
Только после третьего стакана джина с тоником у неё немного отлегло от сердца и появилась маленькая толика бесшабашности.
«В конце концов, это не чудо, просто наш мир совсем не такой огромный, как рассказывает ВВС», — успокаивала она себя.
Уже за столом, оглядев молчащую кампанию взглядом агента «Моссад», она вздохнула и, повернувшись к мужу, изрекла:
— Дорогой, а принеси-ка мне ещё один стаканчик этого заменителя Dom Pérignon!
Потом, обратив свой взор на молчаливую публику, извиняясь, сообщила:
— Если не создать атмосферу любви, то придется срочно разбегаться. Моя maman…
— Вот про маманов мы говорить и не станем, — перебил её российский правоохранитель. — У меня три вопроса…
Он повернулся корпусом к Диме и, взмахнув вилкой зажатой в руке над тарелкой, как дирижёр над пюпитром, приказал:
— Димон, переводи!